лесные лыжи, висевшие за спиной, надел их и уверенно шагнул в сторону с дороги, прямо в снег. Снегу было немного, так что хоть и трудно пришлось, ребята задыхались и проваливались, но и тут от него не отставали. Куда же он их ведёт?
Деревья вдруг расступились, и точно в ответ, перед ними открылась полянка. Посередине её стояла ёлка, невысокая, но такая стройная и раскидистая, что, наверно, во всём лесу было трудно найти ещё такую красавицу. Ребята, тяжело дыша, прятались за густые молодые ёлочки вокруг поляны, осторожно из-за них выглядывали. А старик спокойно подошёл к красавице ёлке, опустил на снег заплечный мешок и облегчённо вздохнул.
— Насилу добрался! — проговорил он, пошевелил плечами и, нагнувшись, развязал мешок. Тут только ребята заметили, что снег под ёлкой хорошо утоптан, а на еловых лапах подвешены со всех сторон дощечки с закраинками. Дальше пошло ещё удивительнее. Старик проворно насыпал на дощечки подсолнечные семечки, пшено, крошки белого хлеба, а кусочки сала, тоже оказавшиеся в мешке, подвешивал на верёвочках.
Работал он быстро, тихонько что-то про себя приговаривая, вытащил из-под ёлки грубо сколоченную скамейку, встал на неё и всыпал угощение на дощечки повыше.
Татьянка не утерпела, толкнула Коляку.
— Вот и доски твои, он из них скамейку… — Но докончить не успела. Старик обернулся.
— А ну, кто там за ёлками прячется? — сказал он спокойно, как будто ничего тут удивительного и не было. — Вылезайте!
Ребята не пошевелились, точно окаменели. Первым опомнился Коляка.
— Идём! — сказал он. Раздвинул колючие ветки и выступил на полянку, за ним, крепко держась за руки, шагнули Петька с Андрейкой. Татьянка просунула любопытную мордочку между ними. Было тихо, даже синичка нигде не пискнула. Старик, высокий, в белом полушубке и серой шапке-ушанке, молча разглядывал тоже молчавших детей и вдруг улыбнулся так, что лучиками от глаз разбежались весёлые морщинки.
— Э, да это ведь ты, мартышка, у мясника конфет на десять копеек покупала? — сказал он, посмеиваясь по-хорошему. — А как вы тут оказались? Похоже, что вы за мной следили. Зачем?
— А мы думали, мы думали, что вы шпион, — вдруг выпалила Татьянка, тут же опомнилась и совсем спряталась за мальчишками.
— И что у вас в мешке — рация, — басом добавил Андрейка. При этом ребята шевельнулись и разом сделали шаг назад.
— Рация? — протянул старик удивлённо. — Рация? Кто же это первый до того додумался?
— Я, — сказал Коляка. Щёки у него раскраснелись, глаза блестели, но он храбро смотрел на старика. — Я книгу читал. Про шпионов. И я думал…
— Думал, — медленно повторил старик, а в глазах у него так и заиграли лукавые смешинки. — А теперь что ты думаешь?
— А теперь другое. Совсем другое, — признался Коляка, но губы его ещё вздрагивали. — Мы всё поняли. Вы птичью ёлку делаете.
— Вот теперь правильно догадался, — кивнул старик, — я один тут работал, боялся, что если много вас набежит, вы моих гостей напугаете. Но если вы будете тихо себя вести, оставайтесь. Только… — Тут старик весело посмотрел на Коляку. — Только книг про шпионов читайте меньше, у меня другие есть книги, поинтереснее, и пользы от них вам будет больше.
Коляка опять вспыхнул, но старик сделал вид, что этого не замечает. Он засунул руку в свой мешок и…
— Рация! — выпалил Андрейка. И тут же присел. В руках старика оказался какой-то ящичек.
— Не совсем, — улыбнулся старик. — Магнитофон. Птицы соберутся на нашей новогодней ёлке, а волшебный ящик и запишет все их песенные разговоры. Поняли?
— Поняли, — медленно, чуть заикаясь, проговорил Петька и мотнул головой, чтобы шапка сдвинулась на своё место. — И ещё… вы настоящий Дед Мороз, только ещё лучше.
— Правда, правда, — зашумели разведчики, но старик поднял руку.
— Из шпионов в Деда Мороза? Очень приятно. Благодарен. Только уговор: не кричать, не то вы мне всю музыку испортите. Лес любит тишину. Он сам вам свои сказки расскажет. Учитесь слушать. Выучитесь — будете моими лучшими помощниками.
«Выучимся!» — хотела крикнуть Татьянка, но вовремя спохватилась и вместе со всеми тихонько проговорила — Выучимся!
Кончается третий месяц зимы — февраль. Февраль — тоже не русское слово, латинское. Старинное народное название этого месяца — лютый, значит, злой, свирепый. Говорят, в феврале хозяйничают две подруги: метель да вьюга. Так было раньше, так и теперь нередко случается. Суматошный месяц. И ещё есть примолвка: «февраль — кривые дороги». Наметут подруги — метель да вьюга — сугробы на дороге, и приходится их объезжать стороной. Ведь не было в старое время машин, которые возьмут да разгребут сугроб: поезжай прямо!
Старался народ и по приметам узнать, что готовит коварный месяц. Кошка пол скребёт — будет метель, а уж если стену когтями заскребла — жди вьюги. Не одна кошка в предсказателях ходила. Вьюгу, пургу и другие животные «предсказывали»: собака на снегу валяется, куры хвостами вертят, лошадь храпит, свинья визжит, а если ещё к тому и соломы в своё логово натаскать спешит — жди настоящего бурана.
Одна примета хуже другой, хоть из дома не выходи. Но всегда ли уж так плох февраль?
Февраль лютый месяц, что и говорить. Но по каким-то приметам большая синица уже разгадала: весной пахнет. И уже хоть и петь небольшая мастерица, а не по-зимнему точно крохотным молоточком по ветке ударяет: чи-чи-ку. Да вдруг звонко, ясно выговорит: ци-фи, ци-фи. Право, эта немудрёная песенка в феврале — лучше самой замечательной песни летних певцов. Заслушаешься, и вдруг — а это что-то новое? Глазам не веришь, не только ушам. Это же пищуха, невидная коричнево-пёстренькая птаха. Ползает по стволу, острым клювиком кого-то в трещинах коры достаёт и попискивает, на то она и пищуха. А тут вдруг трелью, как серебром, рассыпалась. Это же её весенняя песенка. Весну славит кроха. Спасибо тебе, милая, даже лютый февраль присмирел. Заслушался!
В феврале тетерева забираются в чащи, где лютому не так легко разбушеваться напоследок, и берёзовых серёжек и почек хватает. Весной (время тока и мимолётного ухаживания) тетерев заботы ни о временной супруге, ни о детях не проявляет. Но в зимней стае, когда все на деревьях кормятся, старый вожак держится на ёлке повыше и не ест, сторожит. Ястреб налетит — надо с сигналом тревоги не опоздать. Если лису заметит, глаз с неё не сведёт, но сигнал другой, потише, вроде петушиного «ко-ко-ко». На деревьях от неё опасности нет, а всё-таки будьте настороже. Ну, кумушка облизнулась и ушла — я, мол, так, мимоходом.
Нашему лесному куриному племени зимой голод не грозит. Глухарю тоже в любом хвойнике пища: сосновыми иголками накушается, можжевельником закусит. Рябчику лишь бы ольхи хватило, тоже перезимует.
Чернышу чей-то тоненький не то свист, не то писк на его «ко-ко» отозвался. На этой же ёлке, на самом кончике самой тоненькой ветки вниз головой прицепился крохотный королёк. Уже никто, кроме него, до самого кончика не доберётся, а он ещё и добычу там себе найдёт такую, что нам её в лупу едва видно, а ему сытно и вкусно. Он и в самые страшные морозы не унывал, а теперь в тоненьком писке ясно слышится: весна! весна идёт!
Есть у февраля ещё народное название — бокогрей. Почему? Ведь месяц-то морозный! Но в ясный солнечный день повернитесь к солнцу одной щекой и постойте. Чувствуете, как этой щеке теплее, чем другой, которая в тени? И на дерево посмотрите, что стоит свободно на полянке: снег на нём остался с северной стороны, а с южной стороны февральское солнышко его потихоньку сгоняет. Вот вам и бокогрей: морозит, а солнце на тепло поворачивает.
От дневной ласки коварного бокогрея бывает иногда деревьям днём хорошо, а ночью беда: морозобойные трещины, да какие! Глубокая рана рвёт высоко по стволу не только кору и луб, но под ним даже заболонь. Виновато тепло. Днём ствол разогрелся, слои, нагреваясь, расширились. А вечером приморозило. Остыли верхние слои. Сжались. А глубинные ещё хранят тепло, сжиматься не хотят. Треск на весь лес или сад: лопается, сжимаясь, холодная кора, под ней и заболонь. Распирают их внутренние
