дыбом встали.
— Что за глупые шутки, — сердито произнесла О-Минэ.
— Решил я, что больше они не придут, — продолжал Томодзо. — Нет, пришли-таки. Но сегодня я знал, что это привидения, и от страха не мог рта раскрыть, только обливался холодным потом и весь закостенел. Было мне так тяжело, будто меня чем-то придавили. «Что же вы не отклеили? — спрашивает старшая женщина. — Смотрите, мы можем на вас рассердиться…» И лицо у нее при этом стало такое жуткое, что сказать нельзя. Ладно, ладно, говорю, завтра обязательно все сделаю. С тем они и ушли. Я сижу весь сам не свой, а тут еще ты со своей ревностью… И вот что я думаю. Мне совсем не хочется, чтобы привидения обратились против меня, но если содрать ярлык, они господина Хагивару загрызут либо как-нибудь по- иному убьют, так что я решил отсюда переехать.
— Врешь ты все, — сказала О-Минэ. — Хочешь меня одурачить. Разве такое может случиться?
— Если сомневаешься, завтра сама их встретишь и будешь разговаривать. А с меня довольно, я в шкаф спрячусь.
— Значит, это правда?
— А вот поговоришь с ними и увидишь.
— Но ведь я слышала стук гэта, когда она уходила…
— Да. И она очень красивая женщина. Только от этого еще страшнее. И завтра вечером, когда они явятся, ты будешь со мной рядом.
— Ужас какой… Нет, я не хочу.
— Барышня в узорчатом кимоно, в прическе симада, служанка тоже очень благородной наружности… Этак вежливо кланяется до земли, с грустным таким, исхудалым лицом, и говорит: «Господин Томодзо, вы…»
— Боюсь! — взвизгнула О-Минэ.
— Фу-ты, напугала меня! Что ты так кричишь?
— Как же быть, Томодзо, страх-то какой!.. У нас ведь есть чем губы помазать только милостями господина Хагивары… А ты вот что сделай! Завтра, как привидения явятся, ты уж соберись с духом и скажи им: так, мол, и так, дело обыкновенное, вы собираетесь свести с господином Хагиварой какие-то счеты, но мы-то с супругой, скажи, только милостями его и живы, и если с ним что случится, жить нам будет не на что. Так что, скажи, сделайте такую милость, принесите мне сто рё золотом, и я сразу же сдеру ярлык… Конечно, тебе будет очень страшно, но ты всегда хвалился, что, если выпьешь водки, тебе все нипочем. Я эту ночь поработаю и куплю тебе завтра пять го[28] водки, а ты выпьешь, запьянеешь и скажешь им все…
— Вот дура, — сказал Томодзо. — Да откуда у привидения деньги?
— Вот в том-то и дело! Не принесете денег, не отклею ярлык. Нет такого непонятливого привидения, которое убило бы тебя за то, что ты отказываешься сдирать ярлыки даром. Вдобавок против тебя ведь они ничего не имеют. То, что ты им скажешь, вполне разумно. А принесут деньги, тогда, так и быть, отклеивай…
— И верно, — сказал Томодзо. — Эти привидения с понятием, если им все как следует объяснить, они согласятся и уйдут. А может, и впрямь принесут сто рё!
— Тогда отклей этот ярлык! Подумай только, если у нас будет сто рё, да мы всю жизнь с тобой ни в чем нуждаться не будем!
— Да, это было бы здорово, — сказал Томодзо. — А ведь обязательно принесут деньги! Ладно, попробуем.
Страшная это вещь — жадность. Весь день супруги ждали захода солнца. Когда стемнело, О-Минэ объявила, что смотреть на мертвецов боится, и забралась в шкаф. Близилась четвертая стража, и Томодзо залпом осушил большую чашу водки. Он твердо решил, что говорить с привидениями будет в пьяном виде. Вот колокол у пруда Синобадзу ударил четвертую стражу. О-Минэ в шкафу, несмотря на жару и духоту, зарылась в тряпье и застыла, скорчившись в три погибели. Томодзо ждал, восседая за пологом. Со стороны источника послышался стук гэта, и, как всегда, словно в тумане, у живой изгороди появились две женщины с пионовым фонарем. Томодзо затрясся, будто его облили ледяной водой, хмель мигом слетел с него, так что выпитые им три го водки пропали даром… Так он сидел и дрожал, когда привидения приблизились к пологу и окликнули его.
— Да-да, — проговорил Томодзо. — Добро пожаловать…
— Простите нас за то, — сказала старшая женщина, — что мы приходим и беспокоим вас каждый вечер. Но ведь и сегодня ярлык не отклеен, и нам не войти к господину Хагиваре. А барышня капризничает, я совсем извелась с нею. Сжальтесь же над нами, пожалуйста, отклейте ярлык!
Томодзо сказал, стуча зубами.
— Да-да, все это верно, конечно… Да только дело-то в том, что мы с женой живы ото дня ко дню одними милостями господина Хагивары. Если с ним что случится, нам же с женой жить не на что будет. Вот если бы вы принесли нам на бедность сотню золотых рё, я бы этот ярлык с превеликой радостью отодрал…
Он говорил с трудом, обливаясь холодным потом. Женщины поглядели друг на друга и задумались, опустив головы. Затем служанка сказала:
— Теперь вы сами изволите видеть, барышня, что мы зря беспокоим этого доброго человека. Он ведь не сделал нам никакого зла. Что делать, сердце господина Хагивары вам изменило, напрасно вы стремитесь к нему. Будьте мужественны, забудьте о нем!
— Я не могу, О-Юнэ, — сказала девушка и тихо заплакала, закрыв лицо рукавом. — Дай господину Томодзо сто рё и пусть он отклеит ярлык. Прошу тебя. Я должна увидеть господина Хагивару.
— Да где же мне взять сто золотых? — сказала О-Юнэ. — Ну ладно, я что-нибудь придумаю и достану… Но это еще не все, господин Томодзо. Нам мешает не только ярлык. За пазухой у господина Хагивары хранится святой талисман «кайоннёрай», и талисман этот тоже не дает нам приблизиться к господину Хагиваре. Завтра днем вы должны выкрасть его и куда-нибудь выбросить. Сможете вы сделать это?
— Изловчусь, — ответил Томодзо. — Выкраду и талисман. Вы только деньги принесите.
— Ну что ж, — сказала О-Юнэ, — пойдемте, барышня. Придется подождать до завтра.
— Опять возвращаться, не повидав его! — простонала девушка.
О-Юнэ взяла ее за руку и увела.
Глава 11
Двадцать первого числа господин Иидзима ушел на ночную службу, а О-Куни долго лежала без сна, мечтая о том, как она в конце концов все-таки соединится с Гэндзиро. Четвертого числа будущего месяца господин должен будет отправиться с Гэндзиро на рыбную ловлю, и там Гэндзиро утопит его, после чего станет в этом доме наследником. Замысел хорош, но о нем пронюхал Коскэ. Как сделать, чтобы господин либо уволил Коскэ, либо в гневе зарубил его? О-Куни ломала над этим голову, пока не задремала от усталости. Вдруг она открыла глаза и увидела, что фусума в ее комнате тихо раздвинулись.
В те времена в самурайских домах еще не было бамбуковых штор, и сёдзи на верандах, а также фусума в покоях задвигались на ночь даже во время жары. И вот фусума в спальне О-Куни раздвинулись, и послышались крадущиеся шаги. Затем раздвинулись фусума в покоях рядом. «Что это? — подумала О- Куни. — Неужели кто-нибудь в доме еще не ложился?» Было слышно, как кто-то подергал дверцу стенного шкафа и заскрипел отпираемый замок. Не успела О-Куни опомниться, как фусума с треском захлопнулись и ночной посетитель, шурша одеждой, быстро удалился в сторону кухни. «Странно», — подумала О-Куни. Она была женщиной не робкого десятка, поэтому тут же поднялась, зажгла фонарь и обошла покои. Никого. Она подошла к стенному шкафу. Дверца была раскрыта, и наружу свисал край шелкового кошелька. Шкатулка господина, в которой хранился кошелек, оказалась взломанной, а из кошелька пропало сто золотых. «Вор!» — подумала О-Куни, и по спине ее побежали мурашки.
Но тут в голове ее мелькнула мысль. Да ведь это просто удача, что пропали деньги! Теперь можно
