земля испускала сквозь трещины ядовитые пары. Картине не хватало законченности, но мне она доставляла удовольствие. Все-таки приятнее, чем смотреть на простирающееся над крышами фантастическое кладбище антенн.
Теперь я не поднимаюсь на террасу, она мне внушает страх…
На следующий день я пошел к Наде. Позвонил. Она не торопилась открывать. Наконец послышалось тихое шарканье тапочек. Дверь распахнулась, и, окинув меня враждебным взглядом, жена посторонилась. Мне был очень хорошо знаком этот взгляд, которым она столько раз встречала меня. Откуда-то выскочила кошка, моя любимица, ласково потерлась о мои брюки. Желтый ее хвост торчал, как мачта, на которой невидимо развевался белый мирный флаг. Звали ее Коца.
— Как Коца? — спросил я.
— Ничего, запор у нее. Входи же, что ты торчишь в дверях?
По правде говоря, я медлил, потому что мне не хотелось входить. Переступая порог, я почему-то боялся, что она шлепнет меня ладонью между лопаток, как непослушного ребенка. В гостиной было не убрано, сын не объявлялся. Как я мог столько времени терпеть такой беспорядок, непонятно.
— Подожди секундочку, я накину что-нибудь на себя.
У моей жены была скверная привычка донашивать дома старые платья, пока новые ее туалеты пылились в гардеробе. И сейчас она была в дешевой, поношенной водолазке, без лифчика, под тонкой материей некрасиво болтались ее груди с большими сосками. Но в общем она была красивая, хотя и сухопарая женщина, с ногами породистой арабской кобылы — длинными, стройными, нервными. Лицо ее было оливковое, губы — цвета перезрелой сливы, злые, крепко сжатые, энергичные. Не много найдется людей, способных выдержать ее испепеляющий, откровенно ненавидящий взгляд. Я лично не пытался, и это выводило ее из себя.
— Как жизнь? — спросила она, садясь на стул, по привычке слегка расставив ноги, чтобы этим тоже подчеркнуть свое полнейшее пренебрежение к миру — и ко мне в том числе.
— Ничего!
— С какой-то девкой связался! — сказала она грубо.
— Она не девка! — почти крикнул я, чувствуя, как раздуваются мои ноздри.
— А кто же?
— Дальняя родственница. Студентка, ищет себе квартиру.
Надя презрительно посмотрела на меня:
— И врать научился!
— Всегда врал! — обозлился я. — Разве с тобой можно говорить откровенно? Только что в броню заковаться.
— А правда, что она шиза?
— А тебе какое дело?
— Мне — никакого, но у тебя все-таки есть сын.
— Его вряд ли волнуют подобные проблемы, — холодно произнес я.
— Да, но завтра ему будет не все равно, какой у него появится братик или сестричка.
— Ну вот что… Держи деньги… А сына зайду повидать в другой раз.
— Ты даже не спросил, где он, нахал этакий!
Так и не узнав, где он, я в ярости бросился к выходу. В сущности, я не был особенно зол, потому что давно знал скверный характер жены. Но не затем же я с ней разводился, чтобы снова терпеть скандалы. Я едва не сшиб по дороге кошку, сидевшую у порога и с надеждой посматривавшую на замок. Ей, видно, тоже надоела эта кабала. Оставалось только схватить ее под мышку и хлопнуть дверью раз и навсегда.
Я пообедал в ресторане и вернулся домой. Сочинять музыку к кинофильму. Сроки, как водится, подпирали. Но работа не клеилась, какие-то гневные, обиженные нотки прорывались в музыке, а действие происходило на образцовой ферме. Доярки жили дружно, и только какой-то тип портил общую картину. Но в конце концов коллектив, разумеется, одержал верх над несознательной личностью. Это нужно было как-то выразить в музыке, но как, я все еще себе не представлял.
Доротея вернулась по обыкновению в четыре. Настроение у нее было приподнятое, она казалась очень оживленной. Прошлась несколько раз по холлу своей характерной, чуть подпрыгивающей походкой, потом остановилась передо мной и сказала:
— А я уже слышу!
— Что?
— Твою музыку, — ответила она серьезно.
Тогда я обратил внимание не столько на смысл ее слов, сколько на их необычность в устах девушки не слишком интеллигентной. Она как раз переписывала в издательстве что-то из моих сочинений. Там ее уже считали едва ли не феноменом, чудом природы.
— И нравится тебе? — спросил я шутя.
— Да! Конечно! — ответила она порывисто.
В конце концов, что уж такого удивительного, ведь я часами учил ее читать ноты. От человека с такими необыкновенными и необъяснимыми способностями, как у нее, этого можно было ожидать. Впрочем, мне было не до музыки, у меня все еще не выходил из головы неприятный разговор с Надей. Больше всего меня беспокоила мысль, откуда она узнала про Доротею. Мы редко ходили куда-нибудь вместе, особенно туда, где бывают мои знакомые. Мои — да, но ее? А что, если Доротея пользуется большей, чем я предполагал, известностью в мужских компаниях? Скорее всего. Эта мысль была мне настолько неприятна, что я невольно нахмурился. Как знать, может, я стал посмешищем в их глазах. Известный композитор, приятный человек с завидным положением, а связался с простой девчонкой, из тех, что шляются по ресторанам. Да еще к тому же шизой, как весьма учтиво выразилась моя жена.
Так я размышлял, лежа на диванчике в скверном настроении. Вдруг я почувствовал, что Доротея смотрит на меня, и поднял голову. Она и вправду не сводила с меня пристального взгляда, словно вслушиваясь во что-то, чего никто другой не мог слышать.
— Ты ходил сегодня к жене? — неожиданно спросила она.
— Откуда ты знаешь?
— Просто спрашиваю.
— Ходил, — ответил я.
Она немного помолчала, потом резко добавила:
— То, что ты думаешь обо мне, неправда.
До сих пор она не повышала голоса в разговоре со мной. Я полагал, что это ее главное достоинство.
— А откуда ты знаешь, что я думаю о тебе?
Я встал с диванчика и взволнованно прошелся по холлу. Теперь она молчала, не глядя на меня. Мне столько всего хотелось ей сказать, что я просто не знал, с чего начать.
— Ты что, читаешь мои мысли?
— Не знаю! Иногда, — ответила она смущенно.
— Что значит — иногда?
— Очень редко.
— И как это у тебя получается? — я с трудом скрывал свое раздражение.
— Сама не знаю, — ответила она беспомощно. — Оно само появляется у меня в голове.
— Тебе доктор Юрукова говорила о телепатии?
— Да, конечно. Мы и опыты проводили.
— Удачные?
— Не знаю. Похоже, не очень… Я не могу это делать по заказу. Оно получается само собой.
— Ладно, Доротея. Забудь этот глупый разговор.
Она посмотрела на меня и улыбнулась, все еще грустная.
Вскоре после этого разговора ко мне зашел управдом, потрепанный жизнью человек, бывший полковник. От пиореи у него так расшатались зубы, что казалось, стоит ему чихнуть — и они разлетятся во все стороны. Вероятно, поэтому он говорил медленно и осторожно.
— Можно к вам на минутку?
