— А я ожидал, — ответил он. — И знаете что? Мы опять сядем рядом, как тогда. Согласны?
Мы вместе прошли в гостиную.
— Давайте выберем место?
— Бесполезно, — ответила я. — Вас посадят по чину, к сонму светил; одним словом, поближе к юбиляру.
— А как было бы хорошо здесь — в уголке, у окна. Вы не находите?
— Хорошо, но не позволят. Привлекут.
— А я упрусь! — смеясь сказал Чехов. — Не поддамся.
Мы сели, смеясь и подбадривая друг друга к борьбе.
— А где же Антон Павлович? — раздался громкий вопрос Сергея Николаевича. — Антон Павлович! Позвольте вас просить…
Надя тоже искала глазами и звала.
Чехов приподнялся И молча провел рукой по волосам.
— Ах, вот они где. Но и вашей даме здесь место рядом с вами. Прошу!
— Да пусть, как хотят, — неожиданно сказала Надя. — Если им там больше нравится…
Сергей Николаевич засмеялся, и нас оставили в покое.
— Видите, как хорошо, — сказал Антон Павлович. — Победили.
— Вы многих тут знаете? — спросила я.
— А не кажется вам, — не отвечая, заговорил Антон Павлович, — не кажется вам, что когда мы встретились с вами три года назад, мы не познакомились, а нашли друг друга после долгой разлуки?
— Да… — нерешительно ответила я.
— Конечно, да. Я знаю. Такое чувство может быть только взаимное. Но я испытал его в первый раз и не мог забыть. Чувство давней близости. И мне странно, что я все-таки мало знаю о вас, а вы — обо мне.
— Почему странно? Разлука была долгая. Ведь это было не в настоящей, а в какой-то давно забытой жизни?
— А что мы были тогда друг другу? — спросил Чехов.
— Только не муж и жена, — быстро ответила я.
Мы оба рассмеялись.
— Но мы любили друг друга. Как вы думаете? Мы были молоды… И мы погибли… при кораблекрушении? — фантазировал Чехов.
— Ах, мне даже что-то вспоминается, — смеясь сказала я.
— Вот видите. Мы долго боролись с волнами. Вы держались рукой за мою шею.
— Это я от растерянности. Я плавать не умела. Значит, я вас и потопила.
— Я тоже плавать не мастер. По всей вероятности, я пошел ко дну и увлек вас с собой.
— Я не в претензии. Встретились же мы теперь как друзья.
— И вы продолжаете вполне мне доверять?
— Как доверять? — удивилась я. — Но ведь вы меня потопили, а не спасли.
— А зачем вы тянули меня за шею?
Антона Павловича не забывали присутствующие. Его часто окликали и обращались к нему с вопросами, с приветствиями, с комплиментами.
— Я сейчас говорю соседу: «Какая конфетка ваш рассказ…»
Эта «конфетка» нас ужасно рассмешила, и мы долго не могли смотреть друг на друга без смеха.
— А как я вас ждала, — вдруг вспомнила я. — Как я вас ждала! Еще когда жила в Москве, на Плющихе. Когда еще не была замужем.
— Почему ждали? — удивился Антон Павлович.
— А потому, что мне ужасно хотелось познакомиться с вами, а товарищ моего брата, Попов, сказал мне, что часто видит вас, что вы славный малый и не откажетесь по его просьбе прийти к нам. Но вы не пришли.
— Скажите этому вашему Попову, которого я совершенно не знаю, что он мой злейший враг, — серьезно сказал Чехов.
И мы стали говорить о Москве, о Гольцеве, о «Русской мысли».
— Не люблю Петербурга, — повторил Чехов. — Холодный, промозглый весь насквозь. И вы недобрая: отчего вы не прислали мне ничего? А я вас просил. Помните? Просил прислать ваши рассказы.
Стали подходить чокаться шампанским. Чокались, кланялись, улыбались. Антон Павлович вставал, откидывал волосы, слушал, опустив глаза, похвалы и пожелания. И потом садился со вздохом облегчения.
— Вот она — слава, — заметила я.
— Да, черт бы ее побрал. А ведь большинство ни одной строчки не прочли из того, что я написал. А если и читали, то ругали меня. А мне сейчас не слов хочется, а музыки. Почему нет музыки? Румын бы сюда. Необходима музыка. Вам сколько лет? — спросил он неожиданно.
— Двадцать восемь.
— А мне тридцать два. Когда мы познакомились, нам было на три года меньше: двадцать пять и двадцать девять. Как мы были молоды.
— Мне тогда еще не было двадцати пяти, да и теперь нет двадцати восьми. В мае будет.
— А мне было тридцать два. Жалко.
— Мне муж часто напоминает, что я уже не молода, и всегда набавляет мне года. Вот и я немного набавляю.
— Не молоды? В двадцать семь лет?
Стали вставать из-за стола. Обед тянулся часа три, а для меня прошел быстро. Я увидела Мишу, который пробирался ко мне, и сразу заметила, что он очень не в духе.
— Я еду домой. А ты?
Я сказала, что еще останусь.
— Понятно, — сказал он, но мне показалось нужным познакомить его с Чеховым.
— Это мой муж, Михаил Федорович, — начала я.
Оба протянули друг другу руки. Я не удивилась сухому, почти враждебному выражению лица Миши, но меня удивил Чехов: сперва он будто пытался улыбнуться, но улыбка не вышла, и он гордым движением откинул голову. Они не сказали оба ни слова, и Миша сейчас же отошел.
Я осталась, но ненадолго: гости стали поспешно расходиться. Хозяева устали.
А дома меня ждала гроза. Мише очень не понравилась наша оживленная беседа за столом, очень не понравилось, что мы не сели там, где нам было назначено.
— Вы обращали на себя всеобщее внимание, — кричал Миша, — а ты вела себя неприлично. Мне стыдно было за тебя! Стыдно!
— А мне и сейчас за тебя стыдно. Что это за сцена ревности? Этого еще недоставало.
— Не ревности, а… а… негодования. Моя жена, мать моих детей, должна вести себя прилично.
Мы то ссорились, то дулись весь вечер.
Но я тогда не ожидала, что еще ждет меня.
Какой-то услужливый приятель рассказал Мише, что в вечер юбилея Антон Павлович кутил со своей компанией в ресторане, был пьян и говорил, что решил во что бы то ни стало увезти меня, добиться развода, жениться. Его будто бы очень одобряли, обещали ему всякую помощь и чуть ли не качали от восторга. Миша был вне себя от возмущения. Он наговорил мне столько обидного и грубого, что в другой раз я бы этого не стерпела. Но в настоящем случае казалось мне, что он прав. О, какое это было крушение! Почти невероятно, что из-за Чехова я попала в грязную историю. Но как же не верить? В сущности, я так мало знала Антона Павловича. Я считала его близким, симпатичным, благородным. Вся душа моя тянулась к нему, а он, пьяный, выставил меня на позор и на посмешище.
— Ты кинулась ему на шею, психопатка! — кричал Миша, — завязала любовную интрижку под предлогом любви к литературе. Ты носишь мое имя, а это имя еще никогда по кабакам не трепали. Он хочет увезти тебя, а знаешь ли ты, сколько у него любовниц? Пьяница! бабник!
Я была ошеломлена, убита. Но когда я немного успокоилась и была в состоянии думать, я сказала