Таинственное пламя царицы Лоаны

высадки англичан и американцев, открытие фронта в Европе. Газета сделала вид, будто это само собою всему миру известно, а также известно и что маршал фон Рундштедт, естественно, готовил отпор союзникам, и именно поэтому в данный момент все побережье завалено трупами. Короче говоря, неправды газета не сообщала.

Так что имелась возможность получать информацию о реальных событиях в мире, при известном умении читать фашистскую прессу, том самом умении, которым, думаю, обладали все. Я зажег подсветку в радио, запустил проигрыватель и уселся проживать свое детство наново. Разумеется, результат был — как если бы я проживал чужое детство.

Первая школьная тетрадь. В те времена начинали с палочек. К буквам переходили только научившись заполнять всю страницу ровненькими палочками с одинаковыми промежутками. Ставили почерк, ставили руку. Каллиграфия имела большое значение во времена, когда пишущие машинки встречались только в конторах. Я перешел к учебнику первого класса, составленному синьориной Марией Занетти, с иллюстрациями Энрико Пиноки; издательство Libreria dello Stato, год XVI Фашистской эры.

Примечание к рисунку[240]

Параграф о дифтонгах io, ia, aia завершался возгласом Эйя! Эйя! и ликторским пучком. Этот фашистский клич в свое время изобрел, если я правильно помню, Д'Аннунцио. Какое лучшее слово на букву Б? Бенито. Рядом вся страница посвящена балиллам. «Б» учили с помощью Бенито и балилл, однако, как я слышу, мое собственное радио сейчас поет bа, ba, baciami piccina (по-по-поцелуй же, крошка!). Удавалось ли мне четко выговорить Б? — мой внучок Джанджо до сих пор путает Б и В и говорит «вомба» вместо «бомба».

Примечание к рисунку[241]

Балиллы и Сыны Волчицы. На странице мальчик в форме: черная рубашка и белые перекрещенные на груди помочи с буквой М в центре. «Марио — мужчина» — гласила подпись. Рядом римская арка. Надпись: «На Рим! На Рим! На Рим, герои!» Следует страница в духе images d'Epinal, но на ней не зуавы и не французские кирасиры, а униформы фашистских молодежных союзов.

Букварь: «Сын Волчицы. Был день 24 мая. Гульельмо надел красивую новую форму, форму Сынов Волчицы. «Папа, я тоже солдат дуче, правда? Вырасту, буду балиллой. Буду носить значок, мне дадут вымпел, буду Впередсмотрящим.[242] Буду смелым воином. Буду сильнее всех, добуду награды».

Для закрепления группы согласных gl давались слова gagliardetto, battaglia, milraglia («вымпел», «битва», «пулемет»). Это шестилеткам- то. Это к которым «весна, танцуя, прилетает С дарами, с полными руками». На середине букваря авторы вдруг вспоминали об ангелах-хранителях:

Дорогой долгою малыш идет,
куда его дорога приведет?
Он невелик, равнина велика,
но Ангел с ним идет, в руке рука.

Куда этот Ангел держал путь вместе со мной? К вымпелам, битвам и пулеметам? У фашизма с церковью были подписаны Латеранские соглашения, соответственно которым, дрессируя нас на балилл, учителя обязывались время от времени поминать ангелов.

Я тоже носил фашистскую форму? Мечтал пойти на Рим, сделаться героем? Радио передавало героический гимн — шел парад чернорубашечников. И вдруг, когда менялась пластинка, в парад вступал нелепый Пиппо, обиженный природой и выставленный портным на всенародное посмешище. У Пиппо тоже была рубашка, но она была надета на жилет. Пиппо, так звали облезлого пса Амалии. Я представил его себе в нелепом наряде рассеянного прохожего: полуопущенный взгляд водянистых глаз, застывшли улыбка, заплетающиеся плоскостопые ноги… Но если есть руки и ноги, значит, это уже не пес? Значит, он не Пиппо комиксов (Пиппо звали в Италии того же персонажа, который у Диснея — Гуффи). Этот Пиппо не имел отношения к сокровищу коровы Кларабеллы. А к секрету Пипетто?

Пиппо — рассеянный прохожий — напяливал рубашку на жилет. Как забыть эту распевную «руба-а- шку» (растянутый звук, чтоб зарифмовать с «нараспашку»). В каком же еще в другом похожем случае полагалось таким же манером ввинчивать лишний слог в текст? Я попробовал напеть про себя «Джовинеццу»,[243] слышанную накануне, вставив лишнее «и» «Per Benito e Mussolini, Eja Eja Alala». He «За Бенито Муссолини…», а «За Бенито И Муссолини все мы как один умрем». За Бенито Муссолини мы как один нараспашку наденем руба-а- шку.

Кто же все-таки проходит перед глазами всего города? Бенито или Пиппо? А над Бенито Муссолини не хохотали за спиной? Не было ли оттенка политической иронии в наивной песенке? Может, народный юмор изливался в полудетской форме, потешаясь над помпезной риторикой?

Думая об этом, я рассеянно долистал до страницы, полной тумана.

На странице была картинка: Альберто и его отец, два силуэта на фоне тумана, черные, четкие на сером небе, а вдалеке, тоже серые, темнеют абрисы городских домов. На странице рассказик, в нем говорится, что в тумане люди кажутся тенями. Туманы, значит, были сизого цвета? Значит, небу полагалось быть серым, а не белеть как молоко? Не белеть небу подобно смеси воды с анисовой настойкой?[244] Не забеливать людские фигуры? Ну нет, вот в моем собрании цитат туманы выглядели иначе. В моих цитатах люди не вычерчивались на фоне тумана, а формировались туманом, как сгустки, сливались с туманом, мерещились даже в тех местах, где людей вовсе не было, где не было вовсе ничего, а потом из этого ничего вылеплялись тени… Составители букваря переврали даже туман. Даже туман! Букварь полнился призывами к солнцу, к ясному солнцу, призванному развеять морок и хмарь. Туман, как гласил этот букварь, хотя и неизбежен, но совершенно нежелателен. Выходит, они учили меня не любить туманы, а в результате у меня выработалась к туманам тайная и сильная замаскированная приязнь?

Fuco di Vesta che fuor dal tempio irrompe,
con le ali fiamme la giovinezza va.
Fiaccole ardenti
sull'are e sulle tombe,
nol siamo le speranze
della nuova eta.

Duce, duce,
chi non sapra morir?
Il gluramento chi mai rinneghera?
Snuda la spada!
Quando tu lo vuoi,