наклонился к нему и что-то прошептал на ухо. Председательствующий посмотрел на часы и объявил получасовой перерыв.
На перерыв Кирилл остался сидеть в президиуме. Парочка депутатов подошла к нему почесать языки, и когда зал опустел, Кирилл вдруг обнаружил, что он сидит, уставясь на графики в компьютере, и держит в руках зажженую сигарету. Он посмотрел на сигарету с удивлением, потому что вот уже год как бросил курить.
Кирилл затушил сигарету о спинку кресла и бросил ее в никелированную урну у входа, но не попал.
В зал снова втекали депутаты и журналисты. Вошел Наби, усмехаясь. Дауд Казиханов вошел вслед за ним, улыбаясь широкой жестокой улыбкой, и, наклонившись к Кириллу, сказал:
– Салам, Кирилл. Я знал дядю твоей жены, это был стоящий человек.
И расхохотался.
На блестящей коляске вкатился Сапарчи; спицы мелькали, как вертолетные лопасти. Лестница на сцену не была предназначена для инвалидов, и двое охранников остановились около Сапарчи. Но тот сделал знак, и охранники отошли в сторону. Сапарчи развернул свою коляску лицом к сцене, оперся на крепкие руки, – и через минуту, перевернувшись, сидел, свесив ноги с края сцены, а коляска стояла внизу под ним. Потом Сапарчи нагнулся и поднял коляску, пожал ее, как штангу, и грохнул о сцену рядом с собой, а еще через мгновение, схватившись за стальные поручни, он взлетел в кресло, как всадник в седло. Охранник почтительно подошел сбоку и покрыл ноги пледом.
Заур пододвинул к себе микрофон и сказал:
– Тут у нас поступил на обсуждение еще одни вопрос. Об избрании Сапарчи Ахмедовича Телаева председателем народного собрания.
Кирилл вздрогнул. «Ах ты сукин сын!»
Сапарчи покатился по сцене, мелькая спицами, и так как за ораторской трибуной его не было б видно, он просто выкатился вперед, и охранник поспешно подал ему микрофон.
Сапарчи взял микрофон, подул в него и щелкнул, словно он собирался выступать с ток-шоу, а не с политической речью, наклонился из своей коляски к залу и спросил:
– Эй, Дауд, ты тут только что говорил, что президент Кемиров собирается отравить республику. Видел ли ты карту завода?
– Мне ли ее не видеть! – сказал Дауд, – это была моя земля!
– Ну так тогда ты должен знать, что, когда завод выстроят, президентская резиденция будет в семистах метрах от последней установки!
Дауд сначала хлопнул челюстью, а потом разинул рот, а Сапарчи повернулся к уполномоченному по правам человека и закричал:
– Что ты взъелся на этот завод, Наби? Какие-такие тайны-майны? Да за этот завод, вон – Дауд и покойный Ниязбек еще стреляли друг в друга! Каждый воробей в городе знает, что там в каждой торпеде по полтонны серебра, вот и вся оборонная тайна!
Наби тоже очень удивился, услышав такое высказывание от своего верного союзника, а Сапарчи перекинул микрофон из одной руки в другую и продолжал:
– Чем чесать языки о проект, который принесет республике десятки миллиардов долларов, лучше бы этот ЗАКС занялся чем-то полезным! Давно пора разобраться, например, с бывшим председателем Пенсионного Фонда! Или кто тут не знает, что он лично застрелил человека, по имени Али, а потом он застрелил еще и корову, а когда мы его спросили, зачем он застрелил корову, он ответил: «свидетель!» А что наш новый уполномоченный? Он раньше, когда был прокурором, всегда говорил – «сто тысяч, и я решу любой вопрос», а с тех пор он только испортился, потому что он уже требует за вопрос по пятьсот! Еще надо разобраться, по чьей указке действуют эти люди, когда они топят проект, который один способен вывести республику из кризиса!
Кирилл, слыша такие речи от Сапарчи Телаева, в изумлении покосился влево. Фальшивый Аббас откинулся на стуле, улыбаясь так, словно у него было три рта. Заур напряженно слушал оратора. Слева от него его младший брат сидел расслабленно, как будто обвисши о спинку стула, и рука его перебирала четки.
– Я призываю вас голосовать за то, – продолжал Сапарчи, – чтобы республика встала с колен! Чтобы мы жили, как в Америке! Чтобы мы не выпрашивали каждую копейку из Москвы, которая с этой копейки два рубля требует себе обратно!
Наби, сидевший во втором ряду рядом с Христофором Мао, вскочил с места.
– Какая к черту Америка! – закричал уполномоченный по правам человека, – чего ты гонишь?
– Америка – золотая страна! – ответил ему Сапарчи. – Где ты в Америке видел зачистку? Где ты там видел гаишника поперек шоссе! В Америке людей не стреляют и не крадут, а такому прокурору, как ты, Наби, там бы сортир в прокуратуре не доверили драить! Аллах дал мне трех сыновей, а эта страна забрала их у меня, и я каждый день ложусь и встаю с мыслью, что если б я жил в нормальной стране, то у меня в семье было бы на три головы и на восемь ног больше!
Конец речи Сапарчи потонул в овациях. Кирилл сидел совершенно изумленный. Наби крякнул и от избытка чувств плюнул на пол, а Дауд Казиханов, вне себя, взвился с места и перемахнул на сцену к Сапарчи.
– Ах ты сукин сын, костяная нога! – заорал он, – то-то я предлагал тебе поклясться на Коране, а ты говоришь «зачем обострять»?
– Ты сначала выбери, кому клясться, Аллаху или Лубянке, – ответил Сапарчи.
Тут Дауд, вне себя, занес могучую длань, чтобы ударить инвалида, но Сапарчи ловко левой рукой крутнул коляску, так что удар Дауда пришелся в никуда, а Телаев, в свою очередь, молниеносно выбросил кулак и попал Дауду чуть ниже скулы.
Бывшего председателя Пенсионного Фонда отбросило на полметра; тут уж повскакали все, и в зале воцарился совершенный бардак. Когда он улегся, парламент республики девяносто двумя процентами голосов утвердил соглашение с «Навалис», а чуть позже, в той же пропорции, избрал Сапарчи Телаева председателем народного собрания.
Кирилл Водров ошибался, полагая, что причиной увольнения Ташова была операция на Белой Речке. Как ни странно, но окончательной причиной был он сам, Кирилл.
Ташова всегда знали как человека Кемировых. Всем было известно, что если Джамалу Кемирову надо решить вопрос, он поручает это либо Арийцу, либо Кинг-Конгу, а с той поры, когда Ташов женился на дочке Магомед-Расула, он и вовсе стал членом семьи.
Дочка Магомед-Расула была женщина бойкая; в скором времени после замужества завела в Торби-кале магазин для новобрачных, а потом и ресторан. В аренду помещение сдали по смешной цене. Вскоре Фаина выкупила весь дом, а затем приступилась и к соседнему: она хотела снести оба дома и построить там супермаркет.
Фаина была на семь лет младше Ташова: по местным меркам она была девица очень и очень взрослая; и нельзя сказать, чтобы красавица. Это была женщина дородная, даже полная, с черными, слегка лоснящимися волосами. Руки ее, впрочем, были замечательно красивы. Ташов исправно исполнял супружеские обязанности, держал по четвергам пост, не бывал ни в пьянках, ни в склоках, ночевал дома, разве что задерживался на работе, когда надо было кого-то убить; что же до налево – ни-ни.
И тем не менее по мельчайшим признакам, признакам, которых нельзя было описать, но и нельзя не почувствовать, Фаина знала, что муж ее не любит, а любит другую. Фаина пыталась себе объяснить, почему в таком случае Ташов женился на ней, и объясняла это тем, что Ташов хотел войти в тухум Кемировых.
Как-то к Фаине приступился один знакомый: он хотел на работу в ОМОН. Фаина предложила ему должность начальника милиции в Чирагском районе.
– А какие условия? – спросил знакомый.
– Условия очень простые, – ответила Фаина, – двадцать тысяч вперед, и из того, что ты будешь получать, половину ты будешь отдавать мне: это для мужа.
– А если я спрошу твоего мужа об этой половине, что будет? – спросил знакомый.
– Тогда ты поставишь меня в неудобное положение, – сказала Фаина.
Знакомый стал везде рассказывать эту историю, и так как уши – вещь короткая, то слухи дошли до Ташова. Ташов сказал жене, что если он услышит еще что-то подобное, то ей придется несладко.
