За туннелем началось огромное село, карабкающееся по первым изгибам гор, и капустные поля вокруг. В капустном селе тоже шла предвыборная кампания, но портретов Заура здесь не было. Вместо них на новом здании школы висели плакаты Союза Правых Сил. Кирилл и не предполагал, что партия правых либералов будет пользоваться таким спросом в горных аулах.
Затем пропал и СПС.
Далеко над заснеженными перевалами таял бледный полумесяц, и тень машины внизу по горам летела, как тень самолета: начальник Антитеррористического Центра республики Северная Авария-Дарго Хаген Хазенштайн единственным знаком дорожного препинания, достойным уважения, считал вооруженный блокпост.
Они остановились часа через полтора пути, у крошечного придорожного кафе, нависающего над ущельем с перекинутым через него мостом. Воды внизу не было: вместо нее были белые круглые камни, разлившиеся почти на полкилометра вширь. Это было как рентгеновский снимок реки.
Возле кафе висел огромный портрет Джамалудина, такой же, как на черных футболках сопровождавших их бойцов, а когда они зашли, обнаружилось, что в кафе уже есть посетитель: пожилой крепкий человек в черной рубашке и черных брюках, тот самый, который глядел в капустном селе с плакатов СПС.
– Салам, Дауд, – сказал Хаген.
Мужчины поздоровались, и Хаген спросил:
– Послушай, Дауд, что это за обои ты расклеил вдоль дороги? Смотреть противно, какой такой СПС?
– Я всегда с президентом, – ответил Дауд.
– Э, если ты с президентом, приди к нему и посоветуйся. А если нет, то сними к черту эти обои. И кандидатуру свою сними.
Дауд помолчал, а потом спросил:
– А что, Ариец, химиков-то поймали?
– Каких химиков? – спросил Кирилл.
– А с химфака. Ему кассету прислали, а на ней сидит его племянница в хиджабе и говорит: «Ты мне не дядя, ты муртад и мунафик. Даем тебе три дня сроку на то, чтобы уйти со своего поста и перестать убивать истинных мусульман, а иначе я сама тебя застрелю».
«Черт. И мы собираемся строить здесь химзавод».
После кафе асфальтовая дорога кончалась, и ехать на бронированном «мерсе» не было смысла. Они поменялись местами: охрана села в «мерс» и поехала назад, а Хаген сел за руль джипа.
Ташов обосновался сзади: Кирилл заметил, как он бережно достает из «мерса» и несет в руках барашковую шапку, полную чем-то и накрытую платком. Охрана кинула им пару автоматов, обнялась на прощанье и поехала назад.
Дорога теперь кружилась, как карусель; в темных тоннелях, прошивавших ребра обрывавшейся в пропасть горы, от жары и слепней спасались коровы, солнце било о серебряный капот джипа, слепило глаза; другая сторона ущелья была в глубокой тени.
Два измерения вдруг превратились в бесконечность; машина ползла, как букашка, между горой и пропастью, внизу по крупным белым камням скакала горная речка, и на зеленых табличках вдоль пропасти вместо дорожных указателей горели белым имена Аллаха.
Через полчаса они вылетели на плотину. Рабочие в оранжевых куртках заделывали яму в дорожном полотне. Кирилл покосился в зеркало заднего вида, и увидел за собой высокую гору, украшенную серпантином, с которого очень легко попасть по машине, если, конечно, навстречу не выскочит случайный козел.
Гора впереди была изогнута как гигантская створка устрицы, и по ее обнаженным ребрам к самой середине ракушки взбиралось белое село. У поворота к селу красовалась новенькая автозаправка с гордой надписью: «Империал. Верхний Кельчи».
Кирилл сообразил, что единственной мерой безопасности, которую приняли его спутники, была рокировка машин.
Через десять минут после Верхнего Кельчи они въехали в облака. Гравий летел из-под колес в пропасть, о стекло словно кто-то разбил банку сметаны, и одежда Кирилла мгновенно набрякла туманом. Их мотало из стороны в сторону, как пьяных. Даже Хаген сбросил газ.
Потом они вывалились из тумана, как самолет, заходящий на посадку, и сверху Кирилл увидел серые и рыжие скалы с плавающими кое-где клочками облаков.
Еще через два километра они затормозили перед свежей осыпью. Скальный козырек, сорвавшись, стесал дорогу, словно гигантской стамеской. Далеко внизу белые горы упирались в полированный малахит водохранилища.
Хаген вышел из машины и поддал один из раскатившихся перед провалом камней. Малахитовая вода всколыхнулась и чмокнула. Скалы пошли рябью. Кириллу было зябко без бронежилета.
– Проедем через Кельчи, – сказал Хаген.
– А машину где бросим? – спросил Ташов, – у Ахмеда?
– Зачем бросать, – возразил Хаген, – до конца доедем.
Кирилл вспомнил гору-устрицу и содрогнулся.
– Да мы разобьемся! – вскричал он.
– Замажем на десятку, что проедем? – уверенно предположил Хаген.
– Идет, – сказал Кирилл.
Они с грехом пополам развернулись, зарывшись колесами в какую-то осыпь, снова въехали и выехали из облаков, и свернули у автозаправки, к которой была пристроена крошечная молельная комната. Прошло уже четыре часа, Кирилл устал, и голова его болела от резких перепадов высот.
Асфальтовая дорога миновала село и стала подыматься вверх, петляя по лесистому склону, усыпанному желтыми листьями и красными ягодами. Щебенка скоро сменилась грунтом; слева шли белые невысокие березы, совершенно как в любом российском лесу (уже потом Кириллу сказали, что березы были какие-то реликтовые и изо всех мест в мире водились только на этой горе да в Пиренеях), справа начиналась пропасть, похожая на вдавленный в землю гигантский каблук.
Минут через сорок им попалось целое стадо барашек. На одном из барашков, самом толстом, ехал верхом мальчишка лет восьми. Потом дорога кончилась. Под колесами машины топорщилась высокая высохшая трава. Белые хрящи горы, вздымавшейся на той стороне ущелья, теперь были вровень с машиной, и шли вертикально вверх, как небоскребы Сити. Кирилл очень отчетливо помнил, что именно с этой самой горы дважды стреляли по Хагену.
– Вот видишь же? Едем, – сказал Ариец.
В следующую секунду козырек подмытой земли скользнул под джипом и мягко обрушился вниз. Машину перекосило. Какое-то мгновение Кириллу казалось, что они сохраняют равновесие, но тут земля поползла снова, небо и горы поменялись местами, машина гулко ухнула и словно бы нехотя легла набок. Барашковую шапку на заднем сиденье подбросило, из нее вылетели какие-то мячики и поскакали по салону.
Машина перекувырнулась на крышу, и Кирилл на мгновение вспомнил стесанную стамеской пропасть и бирюзовую воду под белыми оголовками скал.
Машина сделала еще пол-кувырка, зацепилась за что-то, и замерла, раскачиваясь. Кирилл выворотил дверцу и выскочил наружу. Один из мячиков вывалился вслед за ним.
Гора над ними шла под сорок пять градусов, и джип стоял днищем вниз. Бок его упирался в безлистое колючее деревце, усыпанное красными мелкими сливами. В полуметре от деревца начиналась пропасть.
Кирилл покачнулся и сел у пропасти, прямо на вывалившийся из машины мячик. Мячик был неудобен и ребрист, и когда Кирилл встал, оказалось, что это граната. Кирилл отряхнул брюки и отдал гранату подошедшему к нему Хагену.
– С тебя десятка, – сказал Кирилл.
– Вот еще, – возмутился Хаген, – эй, Ташов, достань-ка лебедку!
К изумлению Кирилла, джип все-таки взъехал на гору. Хагену понадобилось на это полтора часа. Впрягаться в лебедку Ташову пришлось еще дважды, а один раз он встал на подножку, чтобы удержать своим весом машину, проползавшую в полколеса над пропастью.
Дорога давно пропала, – широкие полосы высокой травы сменялись кустами и скальными щербинами.
