— Нет. Разумеется, н…
— Тогда чего тебя это волнует?
— Прекратите этот перекрестный допрос! — взорвался Гарденер. — Они оба описали клоуна одинаково, и ни один не знал, что говорил другой.
Баутильер сидел за столом, вертел в руке карандаш. Но тут положил карандаш, встал, подошел к Гарольду Гарденеру. Коп возвышался над заместителем окружного прокурора на добрых пять дюймов, но отступил на шаг под напором злости Баутильера.
— Ты хочешь, чтобы мы проиграли это дело, Гарольд?
— Нет. Разумеется, н…
— Ты хочешь, чтобы эти двуногие гниды вышли на свободу?
— Нет!
— Ладно. Хорошо. Раз уж в этом у нас полное согласие, я скажу тебе, что думаю. Да, вероятно, в ту ночь под мостом был человек. Может, даже в клоунском костюме, хотя я имел дело с достаточным числом свидетелей, чтобы предположить, что это был какой-то бродяга, надевший найденную на помойках одежду. Я думаю, он искал оброненную мелочь или объедки, недоеденный бургер, брошенный с моста, крошки в пакете из-под чипсов «Фрито». Остальное дополнило их воображение. Такое возможно?
— Не знаю, — ответил Гарольд. Он хотел бы согласиться с доводами Баутильера, но, учитывая степень совпадения двух описаний… Нет. Не складывалось.
— Подведем итоги. Мне без разницы, был ли там Кинки-Клоун,[16] парень в костюме Дяди Сэма или Хуберт — счастливый гомик.[17] Если мы введем этого человека в процесс, их адвокат вцепится в него, не успеешь ты и глазом моргнуть. Он заявит, что эти невинные барашки, а они будут сидеть с короткими стрижками и в новеньких костюмах, не сделали ничего такого, только ради шутки сбросили этого гея Меллона с моста. Он укажет, что Меллон после падения в реку был жив. Это подтвердят показания Хагарти и Ануина. Его клиенты не совершали убийства, нет, нет! Это дело рук психа в клоунском костюме. Если мы введем этого человека в процесс, так оно и будет, и ты это знаешь.
— Ануин все равно изложит свою версию.
— Но Хагарти — нет, — указал заместитель окружного прокурора. — Потому что он понимает. А без показаний Хагарти кто поверит Ануину?
— Есть еще мы, — горечь, прозвучавшая в голосе Гарденера, изумила его самого, — но, полагаю, мы не скажем.
— Да перестань! — взревел Баутильер, вскинув руки. — Они убили его! Не просто сбросили с моста в реку! У Гартона был выкидной нож. На теле Меллона нашли семь колотых ран, в том числе один удар, нанесенный в левое легкое, а два — в яйца. Размер ран соответствует лезвию ножа Гартона. Меллону сломали четыре ребра — это сделал Дюбей своим медвежьим объятьем. Его покусали, все так. Укусы обнаружены на руках, левой щеке, шее. Я думаю, это работа Ануина и Гартона, хотя мы четко идентифицировали только один укус, и недостаточно четко, чтобы выходить с ним в суд. И действительно, из правой подмышки вырван большой кусок мяса, но что с того? Один из этой троицы любил кусаться. Возможно, у него возник крепкий стояк, когда он это делал. Я готов спорить, что это Гартон, хотя доказать мы ничего не сможем. И Меллон лишился мочки уха. — Баутильер замолчал, сверля взглядом Гарольда. — Если в эту историю просочится клоун, мы никогда не сможем добиться для них обвинительного приговора. Ты этого хочешь?
— Нет, я же сказал.
— Этот парень, конечно, был гомиком, но он никому ничего дурного не делал, — продолжил Баутильер. — И тут, бац! — появляются эти три говнюка в саперных сапогах и лишают его жизни. Я собираюсь отправить их в тюрьму, и если услышу, что в Томастоне их трахнули в жопу, то пошлю им открытки, выразив надежду, что у того, кто это сделал, был СПИД.
«Очень уж праведный у тебя гнев, — подумал Гарденер. — И этот обвинительный приговор будет прекрасно смотреться в твоем послужном списке, когда двумя годами позже ты захочешь баллотироваться на более высокий пост».
Но он ушел, больше ничего не сказав, потому что тоже хотел, чтобы их посадили.
Джона Уэббера Гартона признали виновным в убийстве по предварительному сговору и назначили наказание от десяти до двадцати лет лишения свободы с отбыванием в Томастонской тюрьме штата.
Стивена Бишоффа Дюбея признали виновным в убийстве по предварительному сговору и приговорили к пятнадцати годам лишения свободы с отбыванием в Шоушенкской тюрьме штата.
Кристофера Филиппа Ануина судили отдельно как несовершеннолетнего и признали виновным в убийстве без отягощающих обстоятельств. Его приговорили к шести месяцам лишения свободы в исправительной колонии для подростков в Саут-Уиндэме условно.
На все три приговора были поданы апелляции, а потому, когда писалась эта книга, Гартон и Дюбей едва ли не каждый день появлялись в Бэсси-парк, глазели на девушек или играли в «Брось монетку»,[18] не так уж и далеко от того места, где нашли изуродованное тело Адриана Меллона, покачивающееся на воде у одной из опор Моста Главной улицы.
Дон Хагарти и Крис Ануин уехали из города.
На судебном процессе (речь о Гартоне и Дюбее) никто не упомянул про клоуна.
Глава 3
Шесть телефонных звонков (1985 г.)
Как потом говорила Патришия Урис матери, ей следовало понять: что-то не так. Следовало понять, потому что Стэнли Урис никогда не принимал ванну ранним вечером. Он принимал душ каждое утро и иногда любил полежать в ванне поздним вечером (с журналом в одной руке и банкой холодного пива — в другой), но ванна в семь вечера… совсем не в его манере.
И еще эта история с книгами. Ему бы порадоваться. А вместо этого, она не понимала почему, он вроде бы расстроился и выглядел подавленным. За три месяца до того ужасного вечера Стэнли узнал, что его друг детства стал писателем… не настоящим писателем, объяснила Патришия своей матери, а романистом. Автором книг значился Уильям Денбро, но Стэнли иногда называл его Заика Билл. Он прочитал практически все книги Денбро, если на то пошло, читал последнюю в тот вечер, когда принимал роковую ванну, — вечер 28 мая 1985 года. Патти сама как-то взяла одну из ранних книг Денбро, из любопытства, но отложила, осилив только три главы.
Это был не просто роман, как она позже скажет матери, это была страхкнига. Так она это произнесла, одним словом, как произносила секскнига. Милая и добрая женщина, Патти не умела четко и ясно выразить свои мысли… ей так много хотелось рассказать матери об этой книге… как она ее напугала, почему расстроила, но не получилось. «В ней полным-полно чудовищ, полным-полно чудовищ, преследующих маленьких детей. Еще и убийства, и… я не знаю… много плохого и боли, все такое (надо сказать, книга показалась ей почти что порнографической; это слово ускользало от нее, потому что в реальной жизни она ни разу его не произнесла, хотя и знала, что оно означает). Но Стэн заново открыл для себя одного из друзей детства… Говорил, что напишет ему, но я знала, что он этого не сделает… Я знала, что от этих книг ему тоже становится не по себе… и… и… и…»
Тут Патти Урис начала плакать.
В тот вечер (по прошествии примерно двадцати семи с половиной лет с того дня в 1957 году, когда Джордж Денбро встретил клоуна Пеннивайза) Стэнли и Патти сидели в маленькой гостиной их дома в пригороде Атланты. Работал телевизор. Пенни удобно устроилась в кресле на двоих, деля внимание между вязанием и любимой телевикториной «Семьи-соперники».[19] Она просто обожала Ричарда Доусона и думала, что цепочка карманных часов, с которой он всегда появлялся, ужасно
