крепкой, обжимающей хваткой держала руку Джорджа и тащила его к ужасной темноте, куда с шумом и ревом низвергалась вода, унося к океану смытый в нее дождем мусор. Джордж изогнул шею, чтобы не смотреть в эту запредельную черноту, и закричал в дождь, бессвязно кричал в белое осеннее небо, широкой дугой изогнувшееся над Дерри во второй половине того дня, осенью 1957 года. Его пронзительные, душераздирающие крики услышала вся Уитчем-стрит: в домах, что ниже водостока, что выше, люди бросались к окнам или выбегали на крыльцо.
— Они летают, — рычало Оно, — летают, Джорджи, и когда ты окажешься внизу со мной, ты тоже будешь летать, ле…
Плечо Джорджа прижало к бетону бордюрного камня, и Дэйв Гарденер, который оставался дома, из- за наводнения не пошел в «Корабль обуви», где работал, увидел только мальчика в желтом дождевике, маленького мальчика, кричащего и дергающегося в мутной воде, которая перехлестывала его лицо, отчего крики частично захлебывались, пузырясь.
— Все внизу летает, — шептал посмеивающийся, мерзкий голос, а потом внезапно мальчик услышал, как что-то рвется, накатила волна слепящей боли, и на том для Джорджа Денбро все закончилось.
Дэйв Гарденер поспел туда первым, и хотя он подбежал к водостоку через сорок пять секунд после первого крика, Джордж Денбро уже умер. Гарденер схватился за дождевик на спине мальчика, вытащил его на мостовую… и начал кричать сам, когда тело Джорджа повернулось у него в руках. Левая сторона дождевика стала ярко-красной. Кровь лилась в водосток из рваной дыры в том месте, где была левая рука мальчика. Круглая головка плечевой кости, отвратительно яркая, торчала из порванной материи.
Глаза мальчика смотрели в белесое небо и уже начали наполняться дождем, когда Дэйв, пошатываясь, двинулся навстречу другим людям, бегущим по улице.
Где-то внизу, в водостоке, почти до отказа набитом мусором («Там никого не могло быть, — потом объяснял шериф округа репортеру „Дерри ньюс“, и в голосе слышались ярость и раздражение: он едва сдерживался, чтобы не сорваться на крик. — Даже Геркулеса унесло бы этим потоком»), сложенный из газетного листа кораблик Джорджа мчался вперед по темным кавернам и длинным бетонным тоннелям, в которых ревел водяной поток. Какое-то время он плыл бок о бок с дохлым куренком, чьи когтистые, как у ящерицы, лапки смотрели в потолок, с которого капала вода. Потом, в каком-то пересечении к востоку от города, куренка унесло влево, а кораблик Джорджа поплыл прямо.
Часом позже (мать Джорджа лежала в палате интенсивной терапии городской больницы Дерри, там ей дали успокоительного, а Заика Билл, бледный и потрясенный, молча сидел на кровати, слушая рыдания отца, доносящиеся из гостиной, где мать играла на пианино «К Элизе», когда Джордж вышел из дома) кораблик вылетел из бетонной трубы, как пуля вылетает из ружейного ствола. Поплыл по водоводу и далее по безымянному каналу. Двадцать минут спустя, когда кораблик добрался до бурлящей, вздувшейся реки Пенобскот, на небе начали появляться первые просветы синевы. Прекратился и дождь.
Кораблик нырял носом, раскачивался, иной раз черпал воду, но не тонул. Два брата хорошо потрудились: борта оставались водонепроницаемыми. Я не знаю, где закончилось его плавание, и закончилось ли. Возможно, он достиг океана и до сих пор бороздит его просторы, как волшебный корабль из сказки. Я знаю только одно: он держался на поверхности и несся на гребне потока, когда пересек административную границу города Дерри, штат Мэн, и, тем самым, навсегда уплыл из этой истории.
Глава 2
После фестиваля (1984 г.)
Адриан носил эту шляпу по одной причине (как потом скажет его рыдающий бойфренд в полиции) — потому что выиграл ее на конкурсе «Бросай до победного» в ярмарочном комплексе в Бэсси-парк, за шесть дней до смерти. Он ею гордился.
— Он носил ее, потому что
— Хватит, хватит, в таких словечках нужды нет, — ответил ему патрульный Гарольд Гарденер, один из четырех сыновей Дэйва Гарденера. В тот день, когда его отец вытащил из водостока бездыханное, однорукое тело Джорджа Денбро, Гарольду Гарденеру было пять лет. В этот день, почти двадцать семь лет спустя, тридцатидвухлетний и лысеющий Гарольд понимал, что горе и боль Дона Хагарти — реальность, но не мог заставить себя отнестись к ним серьезно. Этот мужчина (если кому-то хотелось называть его мужчиной) красил губы и носил атласные лосины, такие обтягивающие, что не составляло труда сосчитать все морщинки на его члене. Горе — горем, боль — болью, он все равно оставался педиком. Как его друг, покойный Адриан Меллон.
— Давайте повторим еще разок, — предложил напарник Гарольда, Джеффри Ривз. — Вы вдвоем вышли из «Сокола» и направились к Каналу. Что произошло потом?
— Сколько раз я должен говорить вам одно и то же, придурки? — Хагарти по-прежнему кричал. — Они убили его! Столкнули в воду. Решили, что они в Мачо-Сити! — Дон Хагарти заплакал.
— Еще разок, — терпеливо гнул свое Ривз. — Вы вдвоем вышли из «Сокола». Что произошло потом?
В комнате для допросов чуть дальше по коридору двое полицейских Дерри беседовали с семнадцатилетним Стивом Дюбеем. Этажом выше, в кабинете инспектора по надзору за условно осужденными, еще двое допрашивали восемнадцатилетнего Джона Гартона по кличке Паук, и, наконец, в кабинете начальника полиции сам шеф Эндрю Рейдмахер и заместитель окружного прокурора Том Баутильер вели допрос пятнадцатилетнего Кристофера Ануина. Кристофер, в вываренных джинсах, измазанной машинным маслом футболке и массивных тупоносых саперных сапогах, плакал. Рейдмахер и Баутильер занялись им, потому что совершенно справедливо предположили, что он — слабое звено.
— Давай повторим еще разок, — предложил Баутильер Кристоферу, произнеся эту фразу практически одновременно с Джеффри Ривзом, который находился двумя этажами ниже.
— Мы не собирались его убивать, — лепетал Ануин. — Все эта шляпа. Мы не могли поверить, что он будет носить эту шляпу после… вы понимаете, после того, как Паук предупредил его в первый раз. Наверное, мы хотели припугнуть его.
— За то, что он сказал, — вставил шеф Рейдмахер.
— Да.
— Сказал Джону Гартону семнадцатого июля, во второй половине дня.
— Да, Пауку. — Из глаз Ануина вновь брызнули слезы. — Но мы пытались его спасти, когда увидели, что он в беде… во всяком случае, мы со Стиви Дюбеем пытались… мы не собирались его убивать!
— Брось, Крис, не засирай нам мозги, — отмахнулся Баутильер. — Вы же сбросили этого маленького гомика в Канал.
— Да, но…
— И вы трое сами пришли сюда, чтобы выложить все начистоту. Шеф Рейдмахер и я это ценим, верно, Энди?
— Будь уверен. Только настоящий мужчина готов отвечать за то, что он сделал, Крис.
— Так что не опускайся до лжи. Вы решили бросить его в Канал, как только увидели, что он и его дружок-гомик выходят из «Сокола», так?
— Нет! — яростно запротестовал Крис Ануин.
Баутильер достал из нагрудного кармана рубашки пачку «Мальборо», сунул сигарету в рот. Потом предложил пачку Ануину:
— Сигарету?
Ануин взял. Баутильеру пришлось гоняться пламенем спички за кончиком сигареты, потому что губы подростка тряслись.
— В том числе и потому, что он был в этой шляпе? — спросил Рейдмахер.
