И тут вдруг увидела Зози, стоявшую в проходе. Сегодня она свои до колена леденцовые туфельки не надела, зато на ней были сапоги на высоченной платформе, пурпурного цвета, с пряжками, короткое черное платье, надетое поверх лимонно-зеленого свитера с высоким горлом, а в волосах светилась ярко-розовая прядь. В общем, выглядела она сногсшибательно!
И я не смогла удержаться — так ей и сказала.
Я была почти уверена, что она успела меня позабыть, но оказалось, что не забыла.
— Анни! Ты ли это! — Она чмокнула меня в щеку. — О, как раз моя остановка. А ты разве не выходишь?
Оглянувшись, я успела заметить, как уставились на нас Сюзанна и Шанталь, от удивления они даже хихикать перестали. Впрочем, вряд ли кто-то из них решился бы смеяться над Зози. Да и она вряд ли обратила бы на них внимание, если б они даже и захихикали. Я видела, что Сюзанна так и сидит с раскрытым ртом (ей-богу, не самое лучшее выражение лица!), а Шанталь рядом с нею просто позеленела, став почти такого же цвета, как свитер Зози.
— Твои подружки? — спросила Зози, когда мы вышли из автобуса.
— Хм, вроде бы, — презрительно хмыкнула я.
Зози рассмеялась. Она вообще много смеется, даже, пожалуй, не смеется, а громко хохочет, и ее, похоже, ничуть не заботит, что на нее оглядываются. В сапогах на платформе она казалась очень высокой. Жаль, что у меня таких нет!
— А почему бы и тебе такие сапоги не завести? — спросила Зози.
Я только плечами пожала.
— Должна сказать, тебе бы это… весьма пошло. — Мне понравилось, как она это сказала: глаза у нее блестели так искренне, они никогда так не блестят у тех, кто над тобой подшучивает. — Но сейчас, вынуждена признать, вид у тебя самый что ни на есть обыкновенный. Улавливаешь мою мысль?
— Мама не любит, когда мы выглядим иначе, чем все остальные.
Зози удивленно вскинула бровь:
— Вот как?
И снова я лишь молча пожала плечами.
— Ну ладно. Каждому, как говорится, свое. Послушай, тут, чуть дальше, есть чудное маленькое кафе, где подают самые замечательные в мире пирожные с кремом — так, может, зайдем ненадолго, отпразднуем?
— Что отпразднуем? — не поняла я.
— А то, что я вскоре стану вашей соседкой!
Ну, я, разумеется, знаю, что никуда нельзя ходить с незнакомыми людьми. Мама достаточно часто это повторяет, да и невозможно жить в Париже, не приобретя привычки к осторожности. Но в данном случае все было иначе — это же была Зози! И кроме того, она пригласила меня в общественное место, в кафе «Английский чай», которого я прежде даже не замечала, где, по ее словам, подают совершенно восхитительные пирожные.
Одна я бы туда ни за что не пошла. В таких местах я всегда чувствую себя не в своей тарелке. Вот и теперь я нервничала — стеклянные столики, дамы в мехах, пьющие какой-то немыслимый чай из тончайших фарфоровых чашечек, официантки в коротеньких черных платьицах… И все, словно не веря собственным глазам, дружно на нас уставились — на меня, одетую в школьную форму и растрепанную, и на Зози в ее пурпурных сапогах на платформе.
— Я обожаю это место, — тихо сказала мне Зози. — Здесь так весело. И здесь ко всему относятся так серьезно…
К ценам здесь, видимо, тоже относились очень серьезно. К моей жизни, во всяком случае, эти цены никакого отношения не имели: десять евро за чашку чая, двенадцать — за чашку горячего шоколада!
— Ничего страшного. Я угощаю, — успокоила меня Зози, и мы уселись за столик в углу, а надменная официантка, похожая на Жанну Моро,[21] вручила нам меню с таким видом, словно это причиняло ей невыносимые страдания.
— Ты знаешь Жанну Моро? — вдруг спросила Зози, удивленно на меня глядя.
Я кивнула, по-прежнему чувствуя себя не в своей тарелке, и сказала:
— Да, в «Жюле и Джиме» она просто потрясающая.
— Вот уж про Жанну Моро точно не скажешь, будто ей кочергу в задницу воткнули! В отличие от этой особы.
И Зози глазами указала на нашу официантку, которая, прямо-таки сияя, вилась теперь возле двух весьма дорогого вида крашеных блондинок.
Я не выдержала и фыркнула. Блондинки посмотрели на меня, потом на пурпурные сапоги Зози и дружно склонили головы друг к другу, и я тут же вспомнила Сюзи и Шанталь. У меня даже во рту пересохло.
Зози, должно быть, что-то прочла по моему лицу, перестала улыбаться и с озабоченным видом спросила:
— В чем дело?
— Не знаю… Просто показалось, что эти дамы над нами смеются.
Мне хотелось объяснить ей, что как раз в такие места и ходят Шанталь с матерью. И в обществе худющих дам в дорогом кашемире пастельных тонов пьют чай с лимоном, а на пирожные и внимания не обращают.
Зози элегантно скрестила свои длинные ноги и пояснила:
— Это потому, что ты не клон. Вот клонам здесь самое место. А всяким чудикам сюда вход воспрещен. Спроси-ка меня, кого я предпочитаю?
Я пожала плечами.
— Догадываюсь.
— Но до конца ты не убеждена. — Зози коварно улыбнулась. — Ладно, смотри.
И она слегка щелкнула пальцами, направив их на официантку, похожую на Жанну Моро. И в ту же секунду эта официантка поскользнулась на своих высоких каблуках и грохнула на столик чайник, полный лимонного чая, насквозь промочив скатерть и сильно обрызгав сумочки дам и их дорогущие туфли.
Я молча посмотрела на Зози.
А она только улыбнулась в ответ.
— Хороший фокус, верно?
И тут я расхохоталась. Для всех, разумеется, это было чистой случайностью, которую никто не смог бы предвидеть, но я-то не сомневалась: именно Зози заставила чайник упасть, а официантку — суетиться возле облитого чаем столика и блондинок в пастельном кашемире и дорогущих туфлях. Чтобы никто больше не смел на нас глазеть или смеяться над вызывающими сапогами Зози!
Так что мы преспокойно заказали себе пирожные и кофе. Зози предпочла пирожное с кремом, заявив, что уж она-то никаких диет соблюдать не намерена, а я — миндальное. Мы пили кофе, ели ванильное мороженое и проболтали куда дольше, чем я думала; мы говорили о Сюзанне, о школе, о разных книгах, о моей маме, о Тьерри и о нашей chocolaterie.
— А здорово, должно быть, в магазине, торгующем шоколадом, — сказала Зози, надкусывая пирожное.
— Ничего, но в Ланскне было лучше.
Зози посмотрела на меня с явной заинтересованностью.
— Что такое Ланскне?
— Одно место. Мы там раньше жили. Это на юге. Вот там действительно было здорово!
— Неужели лучше, чем в Париже?
Она, казалось, была искренне удивлена.
И я рассказала ей о Ланскне и о нищем районе Марод на берегу реки, где мы с Жанно обычно играли; и об Арманде, и о речных людях, и о плавучем доме Ру со стеклянной крышей и прикрепленной к борту маленькой шлюпкой с маленькими легкими веслами, и о том, как мы с мамой готовили шоколад и поздним вечером, и ранним утром, так что все в доме пропахло шоколадом, даже пыль…
Позже мне и самой было удивительно, что я так разболталась. Вообще-то мне не полагалось об этом
