В XIV столетии начинается распад схоластической философии. В университетах Парижа, Оксфорда и Кембриджа зарождается новая мысль. И словно возгорающиеся факелы, в других городах Европы возникают университеты: 1303 г. – Рим, 1306 г. – Орлеан, 1308 г. – Коимбра, 1339 г. – Гренобль, 1347 г. – Прага, 1349 г. – Флоренция, 1357 г. – Сиена, 1364 г. – Краков, 1379 г. – Эрфурт, 1385 г. – Кельн, 1386 г. – Гейдельберг и т.д.
Перенесемся во вторую четверть XIV столетия. Мы видим, как в Париже и Оксфорде появляется группа блестящих мыслителей. Это течение мысли назовут
Уильям Оккам родился где-то между 1290 и 1300 гг. в деревне Оккам в графстве Сэррей. Он вступил в орден францисканцев, учился в Оксфорде (1312-1318 гг.) у Дунса Скота, а затем в течение двух лет комментировал там одно из наиболее известных сочинений средневековой схоластики – теологический сборник, составленный Петром Ломбардом.
Рамки чисто академической карьеры были тесны Оккаму и он вступил в борьбу с папой Бонифацием VIII, а затем и с Иоанном XXII, против которого он выпустил манифест. В 1324 г. этот папа вызвал его в Авиньон, где Оккаму предстояло ответить на выдвинутые против него обвинения. Следствие длилось четыре года. Опасаясь обвинительного приговора, Оккам бежал из Авиньона в Пизу искать убежища при дворе императора Людовика Баварского, который враждовал с папой. Папа отлучил Оккама от церкви (1328 г.), а затем та же участь постигла и его покровителя. В 1330 г., последовав за Людовиком, философ отправился в Мюнхен, где началась их совместная борьба с папой. «Tu me defendas gladio, ego te defendam calamo»[144], – говорил он Людовику.
Умер У. Оккам в Мюнхене около 1350 г., по-видимому, от чумы.
Мы поймем сущность философии У. Оккама и, в частности, уясним, как в ее рамках мог возникнуть принцип, именуемый «бритвой Оккама», если разберемся в споре между так называемыми
Первая точка зрения – точка зрения реалистов – восходит еще к Платону. Ее удобно разъяснить на примере простой геометрической теоремы. Сумма углов треугольника, как известно, равна двум прямым. Однако к какому собственно объекту относится эта теорема? Ни к какому конкретному треугольному телу она, конечно, не относится. Ведь таковое не является идеальным треугольником. Но вместе с тем трудно допустить, что геометрический факт не относится ни к чему. В упомянутой теореме речь идет, безусловно, о треугольнике как таковом. Но что же это за треугольник, которого не встретишь в природе? Лишенный всех материальных признаков, и, в частности, пространственной локализации. Все его свойства исчерпываются тем, что он является именно треугольником и ни чем иным. Вот мы и «вынуждены признать», что он
Так создается некая новая сущность «треугольник» как таковой. Это –
Реалисты считали, что универсалии существуют до конкретных объектов, т.е. имеют
Одним из ведущих номиналистов и был Уильям Оккам. Стремление устранить «избыточные» сущности реалистов оформляется в виде
Имя ученого часто связывают с открытием, к которому он имел весьма косвенное отношение. Это случалось столь часто, что стало в науке скорее правилом, чем диковинкой. Так какое же отношение имеет Оккам к «бритве Оккама»? Увы, в его сочинениях этого тезиса как такового нет, но все же в них есть близкий тезис:
Многочисленные другие высказывания Оккама идут в том же направлении.
После Оккама этот принцип был переосмыслен и расширен. Не его ли повторил Ньютон, сказав: «Гипотез я не выдумываю!»? А Бертран Рассел пишет: «Я лично убедился в необычайной плодотворности этого принципа в логическом анализе»[146].
Вот этой-то «бритвой Оккама» и пользуется Ст. Лем в своей книге. Он называет ее «принципом лаконичности мышления». Ее называют и «принципом бережливости», и «принципом простоты». Хоть эта оговорка, по-видимому, излишня, мы все же советуем читателю не путать по созвучию описанный принцип с пресловутым «принципом экономии мышления».
Методология науки прочно срослась с бритвой Оккама; сколько лишних сущностей вроде «флогистона» и лишних гипотез вроде «боязни пустоты» были отсечены этим режущим инструментом.
Кибернетика родилась на стыке биологии и автоматики. Однако, пожалуй, именно Лем первым решился кибернетически сравнить био– и техноэволюцию. Цель очевидна – использовать опыт биоэволюции в технологии. Но ведь вроде бы сходные «докибернетические» попытки делали и социал-дарвинисты. Они «переносили» на общество законы живой природы и, в частности, закон естественного отбора. Быть может, попытка Лема – это перепевы социального дарвинизма? Нет, разумеется, нет! Ведь Лем сравнивает «две эволюции» на уровне абстракции, диктуемом кибернетикой. Идет ли речь о природе, обществе или технике, кибернетику интересует лишь одна сторона дела: во всех процессах она ищет регулирование и информацию.
В социальных процессах, как и в биологических, кибернетика выделяет восприятие, хранение, передачу, переработку и выдачу информации. От всего остального специфически социального в этих процессах она
Итак Лем, используя кибернетический метод, пытается вскрыть конкретное сходство двух эволюций. И там, и тут пульсируют циклы управления и переработки информации. И там, и тут действуют обратные связи и эволюционируют самоорганизующиеся системы.
Эволюция жизни помогает понять, куда ведет нас все большее совершенство регулировки и гомеостаза очень сложных систем. Столь же сложные системы эволюционируют и в пределах технологии. И конечно же, на сам прогресс технологии Лем смотрит «глазами» кибернетики, как на возрастание гомеостаза. Однако между двумя великими эволюциями есть не только сходство, но и различие. Как «конструктор» природа по сравнению с человеком несовершенна, ее возможности ограничены.
Генезис «цивилизации как динамической системы», т.е. интенсивное развитие технологии, начало и ход которого подобны взрывной реакции, несводим к законам одной лишь кибернетики. «Взрыв» – прежде всего социологическая проблема, ее решение – в материалистическом понимании истории. Экскурс Лема в эту область позволяет ему высказать интересные мысли.
