Княжества безлюдели, оскудевали. Брошенные дома ветшали, зарастали пашни, падали плотины мельниц, растворялись дороги. Век, другой — и уже ничто не напоминало расплодившемуся зверью о том, что когда- то здесь кипела человеческая жизнь. От былых княжеств остались лишь крепости, что сторожили дальние подступы к русским пределам: Новосиль, Курск, Елец, Мценск.
Правда, кровожадным пришельцам эта земля тоже не досталась. Не привыкшие прощать обиду русские дружины ходили в набеги на безбожные кочевья с такой же охотой, как татары на Русь, и разоряли степняков с такой же яростью. А потому ближе двух-трех переходов от порубежных крепостей татары предпочитали не кочевать. Так и тосковали эти просторы без прикосновения рук человеческих — ни русские, ни татарские. Ничьи. Дикое поле.
Правда, с приходом на престол нынешнего государя на просторах Дикого поля все же начали стучать топоры. Здесь, под прикрытием стрелецких полков, основывались новые крепости: Орел, Воронеж, Оскол, Белгород. Но назвать Дикое поле своим Русь пока еще не решалась — и засечная черта, построенная Иоанном всего три года тому назад для защиты от татарских набегов, шла на запад и на восток именно отсюда, от Тулы, превращая границу в мощное единое укрепление — со стенами, засеками, сторожевыми башнями и регулярно меняемыми гарнизонами на всем своем протяжении. Пока еще русское царство заканчивалось здесь.
За спиной послышался тяжелый скрип. Ворота смыкались за спиной, отрезая путников от родной земли. Андрей оглянулся на крепость, вскинул голову к скучающему у края надвратной башни стрельцу, запоздало сообразил, что так и не надел шапку, и широко перекрестился. Получилось — на стрельца. Но тот не заметил несуразности. Он широко зевнул и прикрыл глаза от солнца, вглядываясь куда-то вдаль. Князь глубоко нахлобучил шапку, вскинул вверх правую руку, чуть встряхнул, давая грузику кистеня занять место у сгиба локтя, и качнул ею вперед:
— Поехали, православные! Чего застыли?
Холопы тряхнули вожжами, дали шпоры лошадям — и обоз, поскрипывая полозьями саней, тронулся в далекий путь по накатанному Муравскому шляху. Зверев чуть задержался. Его скакун, притопывая на месте, сделал полный поворот. Князь отпустил поводья и помчался вслед за своими людьми.
Первые несколько верст дорога шла прямо и прямо, потом запетляла между холмиками, больше напоминающими рукотворные курганы, вбежала в редколесье, снова вырвалась на широкое ровное поле и там вытянулась в струну, даже и не думая сворачивать к ближней реке.
Впрочем, русские зимники редко совпадали с летними дорогами. Ведь там, где летом болото или заводи — зимой ровная дорога, где летом водопой — зимой прочный панцирь, где летом удобный ровный подъем — зимой обледенелый накат, где летом пал и пустошь — зимой тот же наст, что на заливном лугу. А вода — собирай в котелок снег прямо из-под ног, да топи, никаких хлопот.
Первым же вечером выяснилось, что с дровами Андрей сильно перестраховался. В лесах, что подступали к зимнику, вдосталь хватало и сухостоя, и хвороста. И за то время, пока двое холопов расседлывали коней, остальные успевали нарубить достаточно сушняка, чтобы и ужин приготовить, и воды лошадям натопить, и ночью огонь поддерживать, и на рассвете горячим кулешом подкрепиться. Однако Зверев расставаться с запасом не спешил. Впереди степь — там каждая щепка на счету окажется. А вот сено исчезало с возка с пугающей быстротой. Разумеется, князь не пожадничал и прихватил для лошадок несколько мешков овса — да только от кормежки одним зерном у бедолаг всегда колики случаются. А потому его в корме не должно быть больше половины по весу.
На шестой день, незадолго до заката, шлях вывел путников к древнему Ельцу, бывшему когда-то столицей не очень крупного, но гордого Елецкого княжества, что вступило однажды в войну с самим Тамерланом и заставило Железного Хромца отвернуть от Руси обратно на юг. Увы, вместо могучей крепости путники увидели перед собой лишь небольшой однобашенный острог от силы на сотню ратников, обнесенный частоколом и не имеющий, похоже, ни единой пушки.[10] Во всяком случае бойниц для крупных стволов взгляд нигде не обнаружил.
Разочарование Зверева было столь велико, что он велел не заворачивать к порубежной сторожке и править дальше. Однако острог приоткрыл ворота, и наперерез обозу помчались пятеро одетых в полный доспех всадников. Все как один — с курчавыми бородами лопатой. Андрей вздохнул, сдернул меховую рукавицу и полез за пазуху за грамотой.
— Здрав будь, боярин, — первым поздоровался он, протягивая подорожную. — Сеном у вас в крепости разжиться нельзя? Заплачу не скупясь.
— И тебе здоровья, князь, — кивнул один из воинов, принимая свиток.
— Нечто мы знакомы, боярин? — вскинулся Зверев.
— Под Казанью вместе рубились. Я из детей боярских князя Воротынского, — своего имени порубежник называть отчего-то не стал. — Товара-то мало у тебя, княже, для столь дальнего пути. Откель прибыток получить сбираешься?
— Коли государя мой товар устроил, так и тебе беспокоиться не о чем, боярин, — отрезал Андрей. — Так что про сено скажешь? Продадите возок, али как?
— Татары пять стогов по осени спалили, нехристи, — ответил Андрею бородач, медленно объезжая обоз. — Самим бы до весны дотянуть. Что в сундуке? Не с казной ли к татарам отъехать удумал, княже?
— Откуп за полон, — признался князь, решив не раздувать конфликта.
Ратники переглянулись, боярский сын свернул грамоту и протянул обратно Звереву:
— Прощенья просим, княже. Служба наша такая — за шляхом приглядывать.
— За сено, княже, прости, — добавил тот, что осматривал сани. — Вправду нет, вот те крест. Осторожнее будь за старицей, как от Сосновки отвернешь. Шалят там ныне. Окрест мы душегубов распугали, но туда не доезжаем.
— Кто шалит? Татары, казаки?
— А кто их разберет? — пожал плечами порубежник. — Кочевий ногайских до самого Донца вроде нет. Казаки еще дальше в острогах зимуют. Но балует кто-то. Путники намедни сказывали, у Сейма обоз разоренный видели и кровь. Ноне-то, вестимо, замело. Успеха тебе, княже, в таковом деле. Бог в помощь.
— И вам спокойной службы, — кивнул Андрей, пряча подорожную. — Никита, трогай!
Уже через час Елец скрылся за взгорком, и путники снова остались наедине с Диким полем.
— Никита, Мефодий, огнива свои достаньте, — после недолгого размышления приказал Андрей. — Под рукой держите. А остальные все пороховицы проверьте в сумках, дабы не искать, коли понадобятся.
Однако день тянулся за днем — и ничего не происходило.
Сено кончилось аккурат при пересечении старицы, примыкавшей к реке, которая угадывалась под снежными наносами лишь благодаря ивовым густым зарослям, петляющим вместе с руслом. С этого дня холопы перед ночлегом разрывали снег на несколько шагов от лагеря — чтобы лошадям легче было добраться до заметенной мерзлой травы. Теперь их подкармливали овсом каждый день, и мешки тоже стали стремительно худеть. Правда, и скучная, как прошлогодняя газета, дорога постепенно перемещалась назад. За пять дней обоз добрался от Ельца до берегов Оскола, еще через десять дней путники пересекли по твердому, как камень, льду Северный Донец.
Пару раз Андрей замечал в удалении группки всадников по пять-десять человек и даже приказывал холопам разобрать с саней пищали — но каждый раз чужаки предпочитали исчезнуть, не приближаясь на расстояние выстрела. Похоже, вступать в схватку с отрядом вооруженных воинов татям показалось слишком рискованно. При таком раскладе коли и разживешься чем — по несколько жизней положить придется. А умирать разбойники отчего-то никогда не любили. Только убивать.
Еще три дня — и у самого горизонта путники заметили обширное темное, шевелящееся пятно. То ли табун, то ли стадо. Это означало, что они наконец-то выбрались из Дикого поля в степи Крымского ханства — северо-восточной окраины Османской империи. На следующий день неподалеку от обоза промчались два десятка всадников. Но приближаться тоже не стали — притороченные к седлам путников пищали произвели достаточное для дружелюбности впечатление. Что это за штука — ногайцы отлично знали.
Однако теперь, чем дальше обоз полз к Перекопской крепости, тем чаще Андрей вспоминал
