площадь, описала петлю перед большой хаткой с трубой и слабо светящимися розовыми окнами. У коновязи перетаптывались два оседланных коня.
— Есть кто живой? — громко поинтересовался Зверев и вскинул руку, пристраивая грузик в привычное место, к сгибу локтя. — Человек ли, нежить — доброго здравия хозяину.
Холопы начали креститься и проверять ножи. В доме кашлянули, что-то заскрипело, дверь резко распахнулась:
— Это ты, Вородед?! Сейчас плетей выпишу, узнаешь, как уроки исполнять потребно!
— Обознался ты, мил человек, приезжие мы. Не Вородеды.
В проеме двери был виден пол, несколько игральных костей на ковре, медный кувшин.
— Торговец? Чего так поздно? — Местный обитатель запахнул халат, вышел вперед, прищурился. Это был довольно молодой татарин с длинными тонкими усиками, идущими по верхней губе и падающими вниз почти до самого ворота. На ногах были войлочные туфли, на которые ниспадали штанины широких бархатных шаровар. Халат же был коричневым, засаленным. Шапка тоже не первой свежести, на вид — скроенная кое-как из дохлого суслика.
— Заплутал. Места незнакомые. Первый раз. — Андрей отвечал как можно короче, чтобы не ляпнуть чего-нибудь неуместного.
— Тракт, что ли, засыпало? На снегу среди дня не разглядеть? — рассмеялся татарин. — Знаю я вас, бездельников. Тебе сколько соли надобно? Мешок, два? Десять?
— Два. — Теперь Андрей понял, о чем нужно говорить с местными. — Не отсырела?
— Какая есть, — широко зевнул татарин. — Постой, свет возьму. Пять акчи готовь.
Он нырнул обратно в дом, вернулся с потрескивающим, обмотанным паклей факелом, горевшим с резким запахом прогорклого жира.
— У меня акчи нет, — предупредил князь. — Пять алтын дать могу.
— Новгородские? — проявил неплохую осведомленность в русских финансах крымчак.
— Московские.
— Тогда двадцать, — выжидающе остановился татарин.
— Двадцать и ночлег, — ответил Андрей. — Темнеет уже. Куда ехать в такое время?
— Давай серебро… — Пересчитав монеты и проверив две из них на язык, татарин провел путников к одному из бараков, отомкнул крупный висячий замок, вскинул факел: — Выбирай, какие нравятся.
Зверев кивнул холопам — те нырнули внутрь и вскоре вышли, тяжело, по двое выволакивая влажные мешки, ухнули их на первые сани поверх сена.
— Накрой чем есть, — посоветовал татарин, запирая склад. — Снег пойдет — внутрь просочится. Половина соли по пути вытечет. Не любит она зимы. Лето любит, солнце.
— Так ты на постой меня определишь? — поинтересовался Зверев.
— Это сейчас… — вернувшись к хате, татарин подобрал палку, с размаху постучал ею по столбу. Тот загудел, словно внутри был пустой. — Как Вородед придет, скажи, я велел в дом какой пустить до утра. Он укажет.
Крымчак позвенел серебром в мошне и скрылся в теплом светлом жилище. На улице же сгустилась настоящая ночь. Если бы не полумесяц в окружении сверкающих звезд — прямо хоть ложись где стоишь и жди рассвета.
— Небо ясное, — заметил Никита. — Мыслю, подморозит ночью.
— Дык, сие и есть мороз здешний, добры молодцы, — ответили ему из темноты. — Вы, никак, первый раз в Крыму?
— Зимой впервые, — прищуриваясь, ответил Андрей. — А ты, часом, не Вородед?
— Как есть он, — показался из-за дома низкий лохматый мужичок в вывернутом наизнанку тулупе. Если не приглядываться — натурально барашек с задранной головой.
— Татарин здешний велел тебе на ночлег нас определить.
— А-а, вот оно… Ну так пошли, покажу дом удобный. — Невольник выпрямился и скрючился снова, побрел с площади. — Тут не смотрите, тут соль накидана, дабы не сырела под небом.
— Странное у вас тут место, Вородед, — нагнал его князь. — Домов много, обитателей никого.
— Так сие ведь копи, добрый молодец. Летом рабы из озер здешних кашу соляную гребут, в кучи складывают. А как подсохнет, купцы товар берут. По зиме мерзнет все. Снег падает, вода со льдом, соль не сохнет. Так татары невольников на юг в горы угоняют, лес рубить. Кого в лиманы за камышом. Кто больной али слабый, того прямо тут режут, дабы зря всю зиму не кормить. Там, за иловой кучей, все костьми завалено, коли любопытно. А каковую соль по осени не забрали, тут татары в мешках по пустым баракам кладут и в тройную цену зимой продают. Им с того и прибыток, и за копями присмотр. Летом тут тыщ пять смердов копают, а ныне пятеро татар, да при них мы с Аленой. Я чиню, коли нужда такая бывает, сушняк готовлю, воду топлю, за скотиной смотрю. Она стряпает да для баловства татарского служит…
Он сказал это с обыденным безразличием, как если бы метлу пристроили подпирать скрипучую дверь.
— И давно ты здесь обитаешь? — излишне резко оборвал его Зверев.
— Давно уж не считаю. Помереть бы скорей, да Господь не прибирает, — так же безразлично ответил невольник. — Видать, грех какой-то не искупил.
— Коли так, верно, знаешь: тут окрест селения еще какие имеются?
— Откель тут жилье? — судорожно дернулся Вородед. Видимо, пожал плечами. — Соль везде окрест. Ни трава не растет, ни животина не водится. Токмо вороны и чайки на мертвечину к иловой куче прилетают.
— Это здесь… — уточнил князь. — А дальше, к югу?
— Нет тут ничего до самых гор, молодец. Ни жилья, ни дорог, ни дождей, ни воды. Ничего нет. Степь и навоз. И тот еще поискать надобно, для очагов его бабы сбирают. Вот, дом добротный, соли внутри не лежало, не бойтесь. Лошадей внутрь заведите, теплее будет. В наши палаты татары печей не ставят… — Невольник хлопнул ладонью по двери и побрел дальше, не проявляя интереса к беседе.
— Слышь, отец! — окликнул его Полель. — Ты почто шубу навыворот носишь?
— Татары, как скучают, беличьи стрелы по мне метать любят… — Вородед уходил, голос его становился все тише. — А так реже попадают. Боятся овцу поранить.
— Проклятые басурмане, — пробормотал холоп. — Как мыслишь, княже, а выкупить его можно?
— Не знаю, — пожал плечами Андрей. — Может, и отдадут татары. Да только путь у нас не близкий. Что, его по всему Крыму водить? На обратном пути можно попробовать.
— У беличьих наконечники тупые, — сказал Никита. — Не поранят. Хотя больно, конечно.
— Давайте укладываться, — приказал Зверев. — Раньше встанем, дальше уйдем.
После теплого и уютного постоялого двора в промерзшем насквозь бараке, на жестких полатях, под фырканье лошадей спалось плохо. Путники поднялись задолго до рассвета, не завтракая, запрягли коней и покатили прочь, не вызвав у здешних обитателей никакого интереса. Всего через два часа они снова оказались на единственном крымском тракте, повернули налево и еще через час… перекатились по жалобно хрустнувшему льду через вполне даже широкую реку — саженей десять от берега до берега, пять саней бок о бок ехать могут и друг другу не мешать.
— Вот тебе и пересохшая степь… — Андрей натянул поводья, спешился. — Вот тебе и «ни воды, ни дорог». Никому верить нельзя. Послушал, называется, своих земляков! Колодцы, колодцы…
Он прошелся немного вниз по реке, расчистил снег, постучал ногой по льду, присел, пытаясь разглядеть под толщей глубину русла. Если мелкая — хороший водопой. Если глубокая — препятствие, броды промерять нужно. Большое войско по возможности широким охватом идет, тракта может оказаться мало.
Сейчас бы хорошо наговор с гребнем и одолень-травой местной сотворить, водяных или навок вызвать, про реку их в подробности расспросить. Где омуты, где перекаты, где отмели… Да спит зимой нежить водяная, не отзовется.
— Лунки будем пробивать, — решил Зверев. — Здесь тракт наверняка через брод идет. Чтобы не промахнуться, нужно на версту вверх по течению три-четыре дырки сделать, и вниз столько же. Никита, ты с Мефодием вверх пойдешь. Оглоблю возьмите, на самой стремнине глубину промеряйте. Коли по пояс примерно, так и хорошо. А глубже — место приметьте.
