– Спасибо, Филипп, я верну тебе деньги при первой возможности.
– Я прошу взамен только одного. – Взгляд его потемнел. – Когда у меня появится информация, которой я мог бы с тобой поделиться, я хочу передать ее тебе лично. Я хочу любоваться тобой хотя бы издали, если я не могу быть с тобой.
Во рту у нее пересохло.
– Это слишком опасно.
– Да, – согласился он, – очень опасно, но я не могу устоять. Ты ведь уедешь и больше никогда не вернешься в Париж?
Маргарита покачала головой:
– Нет, не вернусь.
Он скрестил руки на груди, и камзол натянулся у него на плечах, открывая взгляду превосходную мускулатуру, которую Филипп сумел так хорошо сохранить. Годы были к нему благосклонны. Она находила его столь же сокрушительно красивым, каким увидела впервые.
– Я позабочусь о том, чтобы тебя не обнаружили, – пообещал он. – Тебе придется защищать себя от себя самой, ибо ты знаешь, что я никогда от тебя не отвернусь.
– Филипп…
– Ты не доверяешь себе, как должна бы. Ты решила больше не делить со мной постель, следовательно, своего решения ты не изменишь. Ты слишком благородна, слишком верна, слишком упряма. – Он одарил ее улыбкой, в которой было столько отчаяния, что Маргарита не в силах была сдержать рыдания при виде ее. – Я не могу ненавидеть эти черты в тебе, ибо из-за этих черт я так тебя люблю.
Маргарита хотела попридержать язык, но не смогла Она видела жестокую несправедливость в том, что их любовь была как цветок, которому суждено расти в темноте, без тепла и солнечного цвета, как цветок, который пытается выжить в бесплодной почве их сердец, и омывают его лишь слезы и туман воспоминаний.
– Я люблю тебя, – прошептала она.
– Я знаю.
Линетт проснулась от того, что что-то щекотало ей кончик носа. В изнеможении она раздраженно махнула рукой, пытаясь смахнуть то, что мешало ей спать. Глаза она держала плотно закрытыми в надежде, что ей вскоре снова удастся уснуть.
– Пора вставать, тиаска.
Насмешливо-ласковый голос Саймона разбудил не один лишь ее мозг. Каждое нервное окончание затрепетало при этих звуках.
– Саймон. – Линетт улыбнулась, но глаз не открыла.
Он наклонился над ней, и от него запахло мылом с маслом бергамота. Он легко, как перышком, прикоснулся губами к ее лбу.
– Ванна уже ждет тебя.
– Который час?
– Четверть четвертого.
Линетт застонала:
– Твои слуги, должно быть, тебя ненавидят.
Он засмеялся и распрямился.
– Может, у нас заведено готовить ванну именно в это время.
Линетт недовольно, даже угрожающе, заурчала.
– Мысли о тебе привели к необходимости принять холодную ванну, что я только что сделал, – растягивая слова, сообщил он, приглаживая ее взъерошенные волосы.
Открыв один глаз, Линетт посмотрела на него, дивясь тому, как может он выглядеть таким бодрым и свежим после бессонной ночи, проведенной в тяжких трудах. Волосы его сейчас были убраны в тугой хвост на затылке, но он по-прежнему был без рубашки, в одних бриджах.
Он приподнял черную бровь:
– Опять? Ну, ты и ненасытная.
– Хм… – Линетт перекатилась на спину и потянулась, едва не вскрикнув, когда он накрыл ее груди ладонями и слегка сжал. – Кто из нас ненасытный?
– Я не из тех, кто упускает представившуюся возможность.
Линетт горько вздохнула. Она устала, и ей было жаль с ним расставаться.
– Так вот что это было? Представившаяся возможность?
Он укоризненно на нее посмотрел, после чего встал и протянул ей руку.
– Я думаю, тебе следует пройтись по комнате голой, и тогда я готов простить тебе твой обидный вопрос.
Сморщив носик, Линетт ухватилась за его руку. Он потянул ее к себе, прижал и шлепнул по ягодицам, чем вызвал в ней еще один удивленный вскрик. Он поцеловал ее в нос.
– Вижу, недосып дурно сказывается на твоем настроении.
