Она починила ему одежду; он начал дубить оленью кожу для ее мокасин.
Вопрос о страсти и наивности больше не поднимался. Не касались они также вопроса о судьбе Молчаливого Джона, ее вдовстве и безопасности.
Если разговор и возникал, то он не выходил за рамки обсуждения погоды.
Вполне непринужденно в хижине чувствовал себя лишь Красавчик. Он выпрашивал куски мяса как у Бича, так и у Шеннон, клал голову на колени того и другого в ожидании ласки и с надеждой смотрел то на мужчину, то на женщину, давая понять, что ждет, когда они откроют дверь и позволят ему погулять.
Шеннон следовало бы радоваться тому, что Красавчик принял Бича. В общем-то она и радовалась, хотя не без опаски думала: не уйдет ли от нее пес после ухода Бича?
На следующее утро она проснулась позже обычного. Ночью ее мучили тревожные сны и тоска, причину которой она затруднилась бы выразить словами. Разбудили ее уже ставшие привычными звуки топора. Бич колол дрова.
— Очень хорошо, — проговорила она вполголоса. — Пусть уж лучше выместит свою злость на дровах, а не на мне… Что я ему сделала, кроме…
Ее обожгли какие-то беспокойные воспоминания. Она почувствовала, как заныли соски. «О Господи! Почему это не проходит?» Шеннон резко отбросила одеяло и буквально выпрыгнула из кровати, словно в доме случился пожар.
Пожар таки был. Только не в доме, а в ней самой.
«Неудивительно, что Бич с таким пылом рубит дрова».
Шеннон с остервенением принялась за уборку и приготовление завтрака. Закончив дела, она подошла к окну и открыла ставни. В комнату ворвался свежий воздух.
Бросив взгляд в сторону Бича, Шеннон убедилась, что за утро он успел наколоть весьма впечатляющее количество дров. С необъяснимым волнением она стала наблюдать за тем, как играли мускулы Бича, когда под его топором толстые бревна превращались в аккуратные, ровные поленья. Он ни разу не повернулся и не взглянул в ее сторону. Он колол дрова словно заведенный, словно запас сил у него был неисчерпаем.
— При такой производительности я могу оказаться погребенной под дровами, — пробормотала Шеннон.
Поняв, что чем дольше она смотрит на Бича, тем большее беспокойство ее охватывает, Шеннон повернулась к окну спиной.
«Если он будет так работать, у него никогда не заживут руки».
Она нахмурилась. Это был еще один вопрос, который Бич не желал обсуждать. Когда накануне она спросила, как заживают его раны, он прищурил глаза и заговорил о другом.
Конечно же — о погоде.
При этом оба соглашались с тем, что погода изумительна, что слякоти больше нет, что небо безоблачно, а солнце ласково.
Шеннон вздохнула. Никогда она еще не чувствовала себя столь одинокой с того времени, когда умерла ее мать и она оказалась на попечении суровой и безжалостной тетки. Как ни странно, но Шеннон, живя здесь столько лет, не испытывала чувства одиночества. Сейчас на нее вдруг накатила тоска.
Внезапно Шеннон отчетливо и осязаемо вспомнились ласки Бича и вкус его поцелуев. И тут же ее обдало жаром. С надеждой она вдруг подумала о том, что, когда гнев у Бича поутихнет, он, возможно, снова поцелует и приласкает ее.
— Как ты считаешь, Красавчик? Утихнет у Бича злость раньше, чем изведет все бревна на дрова?
Красавчик зевнул.
— Ты прав… У него хватит злости, чтобы вырубить весь несчастный лес…
— Это точно.
Шеннон подпрыгнула, услышав рядом голос Бича, Она обернулась, вспыхнув оттого, что были подслушаны ее слова.
Бич стоял, уперевшись руками в подоконник, и улыбался. Ответная улыбка Шеннон была красива, словно солнечный восход в неведомой стране.
«Сладкая девочка, не улыбайся мне так! Иначе все мои благие намерения пойдут прахом!»
— Означает ли это, что ты простила меня? — тихо спросил Бич, зная, что этого не следует делать, но не в силах совладать с собой.
— Простила тебя? За что?
— За то, что обучал Красавчика хорошим манерам и забыл о своих.
— Я не сержусь из-за Красавчика.
— Ты меня не проведешь. Я видел, как ты наставила на меня заряженный дробовик со взведенным курком.
Вначале Шеннон решила, что Бич просто дразнит ее. Но его серебристые глаза смотрели вполне серьезно. Она вдруг рассердилась.
— Я собиралась пристрелить Красавчика, — резко сказала она.
— Что? — потрясение спросил Бич.
— Я думала, что он загрызет тебя. Ты не двигался, был в крови, и мне показалось, что он вонзил зубы тебе в горло.
Перед ее глазами вновь возникла та ужасная сцена. Шеннон отвернулась от Бича.
— Поэтому я схватила дробовик, — четко произнесла она.
— Чтобы спасти мне жизнь?
— Не стоит так удивляться, — сказала Шеннон сквозь зубы.
Но Бич все еще не мог оправиться от потрясения. Он знал, как любила Шеннон своего грозного пса. Он понимал также и то, что безопасность Шеннон в значительной мере зависит от Красавчика.
И тем не менее она готова была пристрелить собаку, чтобы спасти жизнь человеку, который ровным счетом ничего ей не обещал.
— Понимаю, — протянул Бич.
— Неужто? Это будет, пожалуй, с тобой впервые.
— Шеннон вдруг поймала себя на том, что говорит с раздражением.
— Прости, — пробормотала она. — Не знаю почему, но я стала страшно раздражительной в последнее время.
— А я знаю. Это оттого, что ты мечтаешь о ком-то, а спать тебе приходится одной.
— Тогда не понять, как любовные пары могут вынести период ухаживания.
Бичу не удалось сдержать улыбки. Он не удержался также и еще от одного искушения. Не спеша пролез через открытое окно и провел руками по пышным волосам.
Шеннон вздрогнула.
— Мы все вынесем, сладкая девочка.
— По той причине, что неприкаянные странники не ухаживают за сверхнаивными вдовушками, — строптиво сказала Шеннон, освобождаясь от его рук. — Заходи, если готов. Бисквиты сейчас поспеют.
Пока Бич мыл руки, Шеннон заглянула в кладовку. Продукты, которых должно хватить на месяцы, таяли с поразительной быстротой.
«Господи, этот человек ест за троих. Правда, он и работает за шестерых».
Она закусила губу. Бич снабжал ее мясом и рыбой, она рвала в лесу зелень, но муку не добудешь в лесу. Как и на лугу. То же самое можно сказать о бобах, яблоках, рисе, соли и других не менее необходимых продуктах. Не говоря уж о такой роскоши, как кофе и корица.
— Нужно сходить в Холлер-Крик и купить еще, — пробормотала она, закрывая шкафчик.
«Конечно. Только чем я буду платить?»
Шеннон подумала о жалкой сумме в старом кошельке, спрятанном в пещере. Это был последний запас золота, оставшийся от Молчаливого Джона. Когда он кончится, Шеннон окажется в таком же положении, как оказалась в тринадцать лет, — без денег, совершенно одинокой, никому ненужной.
«Нет! Я не трону это золото. Уж не в таком я отчаянном положении сейчас».
Но Шеннон опасалась, что все-таки скоро окажется в безвыходном положении.
Когда она израсходует то, что осталось от Молчаливого Джона, ей придется рассчитывать лишь на
