— А откуда у тебя?
— Потом, потом. Я за последние дни уже вот так наобъяснялся. Ты как, от присяги не отрекся?
— За то и сижу под арестом... — пригорюнился Кужелев.
— Уже не сидишь. Я тебя освободил. Причем с соблюдением всех формальностей. Видишь, на мне кирасирская форма, я при бляхе, означающей, что на службе. Только знамени в кармане нету. Так что никакой подлости, честный бой. Просто ночной и внезапный. Но раз ты под арестом, то не знаешь, как теперь все устроено. Кто из наших может свободно ходить по городу?
— Все мои офицеры под арестом, как я.
— А просто — из сторонников Петра?
— Не знаю. Я со штатскими штафирками знакомств не вожу.
— И напрасно. Ладно. Будем исходить из того, что есть в мире и постоянные вещи. Пошли в комендатуру.
Вадковский откинул штору. За ней, точно, стоял человек. Самый необычный из всех знакомых коменданта. Такое чудо пернатое ни с кем не спутаешь.
— Князь Михайло Петрович Тембенчинский, ежели вы запамятовали, — отрекомендовался он.
Вадковский оторопел.
— Что же вы, князь, аки тать ночной. Подъехали б парадному, мне б о вас доложили.
— Не мог, увы. Дело у меня деликатное, с позволения сказать — конфиденциальное. Кстати, как вы можете видеть по кирасирскому мундиру, в последнем беспокойстве — я за Петра.
Вадковский было хвать за шпагу — но Баглир уставил ему в лоб шестигранный ствол изящного дуэльного пистоля, и он успокоился. Баглир отобрал у коменданта шпагу, и, не сводя с майора гвардии пистольного зрачка, присел на край начальственного стола.
— Не трудитесь поднимать шум, посоветовал он, — ничего дурного я вам сделать не желаю, мало того, я уполномочен вас облагодетельствовать. Разумеется, сначала я вас напугаю — но не вот этим.
Говоря так, он отложил в сторону пистолет, но так, чтобы Вадковский не мог схватить его раньше. Однако настроение у майора как-то разрядилось, и он стал вполне пригоден для серьезного разговора. А то — не до речей и посулов, когда тебе в глаза смотрит пустая точка китайской туши, которая так и норовит прыгнуть тебе в лоб.
— Я пришел к вам — именно к вам, потому, что не вижу у вас на руках потоков русской крови. Вам, наверное, забавно, что это говорит монстра в перьях? Да, я, положим, инородец, но я воюю престол для внука Петрова, а кого на русский престол втаскиваете вы? Ангальтскую принцессу? Но и это неважно. Я сейчас исполняю лишь функцию рта и языка моего императора. Так вот. У императора есть такая крепость — Кронштадт, знаете?
Вадковский знал.
— Но вы, верно, не знаете, что там уже и он сам, десантный корпус в двадцать тысяч, и весь Балтийский флот. Но император ждет, дер тейфель, и чего же он ждет?
— Да, — спросил Вадковский, — чего же он ждет?
— Он ждет услуги! Не скажу, что небольшой, но не слишком сложной, и ждет ее — от вас. Я полагаю, нет нужды говорить, что его благодарность в случае вашего согласия значительно превзойдет полное прощение всех ваших прегрешений.
Вадковский заинтересовался.
— И какая это услуга?
— Да так... Надобно организовать одну встречу.
— Какую встречу?
— Тише. Обыкновенную. Видите ли, император очень хочет видеть сына, — сказал Баглир, и пояснил, — Видеть в Кронштадте.
Вадковский развел руками.
— Один я сделать ничего не смогу. Но если бы его величество столь же благосклонно отнесся еще к нескольким хорошим людям, офицерам моего полка...
Баглир улыбнулся. Вадковского с непривычки передернуло. Баглир это заметил и повторил улыбку — еще полнозубее, во все тридцать острых и загнутых.
— Даю слово, Петр будет по отношению к ним щедр и великодушен. Разумеется, если это не братья Орловы или, скажем, Хитрово.
— Ротмистр Хитрово помер третьего дня, — сообщил Вадковский, — все кричал: «Хватай Измайлова, руби его!» Так и отошел — в атаке. Кстати, а как там Михаил Львович поживает?
— Живой, почти здоровый — кашляет от Кронштадтской сырости, — сочинил Баглир, — Уверяет, что лучший для него климат — здешний, петербуржский. Собирается поправить здоровье.
Оставив Вадковского размышлять и вербовать сообщников, Баглир сделал еще одно небольшое дело. Вымазал лицо сажей и слетал к главной резиденции Екатерины.
Старый зимний никогда не блистал особым изяществом, даже когда сверкал позолотой на ярком солнце. Почему-то было заметно, что под сусальным золотом скрываются гнилые доски. Ночью же производил впечатление сарая с окнами. Пелымский «дворец» Миниха и то выглядел внушительнее.
Часовые здесь еще служили на совесть. То есть, не спали, а прохаживались да перекликивались. Лепота! Почти как в армии у Румянцева. Но вверх не смотрели.
Вот тут Баглиру и пригодились когти на ногах. Дворец-то был деревянный. Поэтому он просто ходил по стене и заглядывал через узорчатые решетки в те окна, в которых света не было.
В этом окне свет был. Очень слабый. И побивался он из-под одеяла, укрывающего пустую постель, преизрядно сползая при этом на пол. Баглир вспомнил себя в детстве, и, постаравшись придать перепачканной физиономии возможно более добродушный вид, тихонько постучал в окно. Сперва тихонько, потом и погромче.
Свет потух. Потом зашевелилось одеяло, и из-под него вылез мальчишка лет шести в ночной рубашке. Баглир снова постучал. Мальчик повернулся к окну.
— Не пугайся, — сказал Баглир, — не пугайся... Ты Павел? Цесаревич?
Мальчик кивнул. Даже в темноте было видно — ему очень хочется заорать и спрятаться под одеяло. Но и кошмар тоже хочется посмотреть.
— Тогда слушайте, ваше высочество. И не бойтесь меня — я русский офицер. Только лицо сажей вымазал. Для ночной незаметности.
— А в перьях зачем вывалялся?
— А они у меня свои. Я князь Тембенчинский, про меня много слухов ходило...
— Мне Никита Иваныч про тебя рассказывал! — Павел был рад, что чудище превратилось в кого-то известного и не очень страшного. И тут на месте испуга проступил восторг, — Да вы же лейб-кирасир! Вы же за отца! Я слышал, я слышал! Кирасиры конногвардейцев разбили, воронежцев разбили, потом и самого гетмана Кириллу с целым войском и то — разгромили под Нарвой! Послушайте, господин офицер — заберите меня к отцу. Он добрый, он мне мундир прислал! А Никита Иваныч отобрал и велел в статском ходить. И меня совсем не выпускают из комнаты. И книг не дают.
— А что ты читал под кроватью?
— А со стола у Никиты Иваныча взял. Ну, скучно же!
— И как называется?
— «Гамлет», господина Сумарокова сочинение...
— Готов спорить — Панин не зря ее перечитывал. Злободневно.
— Только батюшку моего не убили. А Гришку Орлова, Полония презренного, убили!
— И хорошо. Извините, ваше высочество, я тут долго висеть не могу. Заметят.
— А вы еще придете?
— И скоро. Завтра, что бы ни произошло, не пугайся. До свидания.
И Баглир одним движением взмыл на крышу, тяжело развернулся и направился к дому Кужелева.
Короткая летняя ночь уже заканчивала свой набег на город. Эскадра облаков, уже подкрашенных рассветом, тянулась на безнадежный бой с Солнцем. Но дело было сделано. Ночная фаза операции
