– Ложись, милая. Ты просто перепугана.
– Обещай мне отравить кошку. – Она посмотрела на него в упор и увидела, как в его глазах загорается упрямый, бунтарский огонек.
– Обещай.
– Милая, – взмолился он, – какая-нибудь собака может съесть приманку. Животные ужасно мучаются, если их отравить.
– Мне все равно! – закричала она. – Я не желаю никаких животных в моем саду, никаких!
– Нет, – сказал он, – я не сделаю этого. Я не могу этого сделать. Но я встану рано утром. Я возьму новое духовое ружье и выстрелю в кошку, чтобы она никогда больше не возвращалась. Духовые ружья стреляют метко. Я так ее угощу, что она не забудет.
Впервые он отказался выполнить ее просьбу. Она не знала, как ей быть. У нее ужасно болела голова. Когда голова совсем разболелась, он, как бы извиняясь за то, что отказался травить животных, положил ей на лоб мокрое полотенце и стал тихо гладить по голове. Она думала, рассказать ли Гарри о белой перепелке. Он не поверит! Но, может быть, если он узнает, как это важно для нее, он все-таки отравит кошку? Она подождала, пока успокоятся нервы, и сказала ему:
– Дорогой, в саду есть белая перепелка.
– Белая перепелка? А ты уверена, что это не голубь?
Вот оно! С самого начала он испортил все.
– Я знаю, какие бывают перепелки! – закричала Мэри. – Она была совсем близко от меня. Белая перепелка.
– Надо будет посмотреть, – сказал он. – Никогда не слышал ничего подобного.
– Но я говорю тебе, что я видела!
Он снова смочил полотенце и приложил к ее лбу.
– Тогда, наверное, это был альбинос. Без пигмента в перьях или что-нибудь вроде этого.
С ней снова начиналась истерика.
– Ты не понимаешь. Эта белая перепелка была я, мое второе я, которого никто еще не видел, мое тайное, внутреннее я.
Гарри наморщил лоб, силясь понять ее.
– Неужели ты не понимаешь, милый? Это за мной охотится кошка. Она хочет убить меня. Вот почему надо отравить ее.
Она пристально вглядывалась в его лицо. Нет, он не понимает. Он не способен понять. Зачем она сказала ему? Если бы она не была так расстроена, она ни за что не сделала бы этого.
– Я заведу будильник, – заверил ее Гарри. – Завтра утром я проучу эту кошку.
В десять часов он оставил ее одну. Когда он вышел, Мэри встала и заперла дверь.
Утром Мэри разбудил звонок его будильника. В комнате было еще темно, но в окне уже серело утро. Она услышала, как тихо одевается Гарри. Он прошел на цыпочках мимо ее двери и вышел из дому, бесшумно прикрыв дверь, чтобы не разбудить ее. В руке он нес новенькое блестящее духовое ружье.
Утренний воздух был свежим и бодрящим, Гарри легко зашагал по сырой лужайке. Дойдя до дальнего угла сада, он лег на мокрую траву.
Сад просыпался. Уже отчетливо слышалась перекличка птиц. Маленькая стайка коричневых перепелок вышла из кустов, они подняли головки, прислушиваясь. Перепел-вожак протрубил «все спокойно», и его подопечные быстрыми шажками побежали к бассейну. Через мгновение появилась белая перепелка. Она побежала к противоположной стороне бассейна, окунула в воду клювик и задрала головку. Гарри поднял ружье. Белая перепелка склонила головку и посмотрела на него. Духовое ружье зловеще щелкнуло. Перепелки улетели в кусты. Но белая перепелка упала, подергалась и замерла на лужайке.
Гарри медленно подошел к ней и поднял. «Я не хотел убивать ее, – сказал он себе. – Я просто хотел отпугнуть ее». Он смотрел на белую птицу, лежавшую на его ладони. Прямо в голову, прямо под глаз попала дробинка. Гарри подошел к фуксиям и зашвырнул перепелку в кусты. Но потом, отложив ружье, он стал продираться сквозь заросли. Он нашел белую перепелку, отнес ее на вершину холма и зарыл в куче листьев.
Мэри услышала, когда он проходил мимо ее двери.
– Гарри, ты подстрелил кошку?
– Она уже никогда не вернется, – сказал он, не открывая двери.
– Я надеюсь, что ты убил ее, и не хочу слышать подробностей.
Гарри вошел в столовую и сел в большое кресло. В комнате было еще сумеречно, но через большое окно был виден освещенный сад, верхушки дубов горели в первых лучах солнца.
– Какой же я подлец! – проговорил Гарри. – Какой подлец! Убить существо, которое она так любила…
Он опустил голову и взглянул на дверь.
– Я одинок, – сказал он. – Господи, как я одинок!
