— Ты врешь! Врешь, трус! — зарычал Авдеев.
— Не вру! Тогда врал, а сейчас не вру! Испугался я, понимаешь! Не добежал до них. Испугался, что разминусь с ними, что пропаду там один. Судите меня! Наказывайте!
Капитан Авдеев отставил в сторону рацию, положил на нее ракетницу и достал из кобуры пистолет.
— Судить тебя не будут, — сказал капитан. — Я сам сейчас тебя расстреляю. Ты все равно умрешь, Так умри же как мужчина. Будь хоть сейчас честным! Подумай хотя бы о детях! От тебя зависит их жизнь.
— Клянусь, не вру! Вот последней собакой буду! — плакал сержант. — Да они уже идут сюда! Да вот же они! Я их вижу!
Можно было бы предположить, что сержант от страха лишился рассудка, если бы в свете внезапно и явно нарочно выглянувшей из-за туч луны не показались фигурки движущихся по дну канала людей. Тень досады скользнула в сознании Авдеева: ведь он уже решился, поборол в себе страстное желание жить. Но разобраться в собственных чувствах он не успел. Рыжеволосый парнишка, угрюмо молчавший с того момента, как уронил рацию, вдруг заорал истерически: «Врет он! Врет!», потом с неожиданным проворством цапнул ракетницу и, прежде чем Авдеев успел схватить его, отскочил назад.
— Брось ракетницу, стрелять буду! — крикнул Авдеев.
— Стреляй! Стреляй! Я все равно дам сигнал! — Парень отступил, размахивая ракетницей.
«Прихлопнуть его? — быстро подумал Авдеев. — Ведь если он даст сигнал, он все равно погиб. Вместе со всеми!»
— Отставить! Слушай мою команду! — по-казарменному пропел капитан Авдеев. — На счет «три» дашь сигнал ракетой!.. Раз…
Солдатик остановился и неуверенно поднял ракетницу, Авдеев выстрелил навскидку. Ракетница полетела на камни. Три длинных прыжка, и Авдеев уже держал ракетницу в руках. Впрочем, рыжеволосый и не пытался больше ею овладеть, он просто держался за простреленную руку.
А фигурки людей приближались.
И тут рация надрывным стенанием лейтенанта напомнила Василию Авдееву о той поистине неразрешимой моральной дилемме, которую ставила перед ним судьба:
— Това-а-рищ капитан! Мы погибаем! Надо сбрасывать воду!
О ужас! Какой страшный выбор! И по какому принципу выбирать?! Там люди и здесь люди. Там дети и здесь дети! Тех больше. Но кто сказал, что они от этого лучше?!! И разве дано ему, Василию Авдееву, брать на себя роль господа бога, чтобы решать, кому даровать жизнь, а кому смерть?!
— Лейтенант!!! — взревел Авдеев, яростно прибавляя самую лаконичную из нецензурных словесных конструкций. — Ну спроси меня: «По какому каналу пускать воду?», и я отвечу тремя ракетами!
Но в этот момент все было кончено. Раздался протяжный гул и вместе с ним истошный вопль лейтенанта: «Плотина рушится! Нас сносит!» И в то же мгновение в сиянии луны взору представилась жуткая в своем чудовищном великолепии картина: огромные массы воды, словно липкое тесто, стали медленно падать с трехсотметровой высоты. Вихрем пронеслись в душе Авдеева дикий животный страх… и внезапное облегчение. Ну конечно — нет больше моральной пытки! Погибать, так всем! И не он, Василий, в этом повинен. Но это ощущение длилось какие-то тысячные доли секунды — его сменило глубокое отчаяние от того, что гибнут люди, и от того, что в такой ужасный момент что-то личное могло иметь хоть какое-то значение! А потом все эти чувства вытеснила всеобъемлющая злоба, захлестнула душу так, что в глазах аж побелело. И на фоне этой белой злобы возникло вдруг, очень крупно, лицо профессора.
— Испытание окончено. Все в порядке. Авдеев, проснитесь.
Стены канала, рушащаяся плотина, массы воды, грозовые тучи в небе, все это окончательно поблекло, растворилось.
— Авдеев, проснитесь. Испытание окончено, — повторил профессор.
Василий ничего не соображал. Сердце его тяжело стучало. Потом он внезапно вспомнил все. И чувство бесконечной досады охватило его. Провалился! Не прошел. Рухнули все мечты. Столько лет напряженной подготовки — и все даром! Он выбрался из-под колпака гипногенератора, встал, угрюмо буркнул: «Теперь, надо полагать, я свободен», — и двинулся было к выходу, но профессор удержал его:
— Погодите, погодите, Авдеев. Да подождите, говорят вам!
— А чего там ждать? — сказал Авдеев. — Все и так ясно. Провалился!
— Не торопитесь с выводами! — рассердился профессор. — Учтите, что комиссия вовсе не ставит своей целью нанесение испытуемым душевных травм, поэтому спешу уведомить вас, что предложенная вам задача вообще не имеет решения. Так сказать, задача типа «цугцванг».
— Благодарю, профессор. Не надо меня утешать.
— Послушайте, голубчик, я, кажется, никогда не давал вам оснований сомневаться в правдивости моих слов, — холодно заметил профессор.
— Извините, если я был груб, но моя неудача оказала на меня…
— Опять вы свое! Вы обязаны мне верить! Задача не имеет решения!
— Ну пусть так, — Авдеев пожал плечами. — Но насчет вашего утверждения, будто вы не наносите душевной травмы…
— И это учтено, мой друг. Вот примите одну таблетку и посидите минут пять-шесть с закрытыми глазами. — На столе перед Авдеевым появилась продолговатая коробочка с надписью «Амнезин».
— Очиститель памяти! — усмехнулся Авдеев. — Но по логике вещей такой препарат, вроде, надо бы принимать до…
— Нет, его принимают после.
— И как сильно оно отшибает память, это ваше зелье?
— Видите ли, — сказал профессор, — на воспоминания о реальных событиях этот препарат почти не воздействует. Но только что увиденное сновидение он стирает из памяти начисто. А ваш гипнотический сон, несмотря на то, что там у вас сохранялась свобода воли, все же относится к сновидениям. Кстати, таблетки весьма приятны на вкус.
— Простите, я вас не понял, что, есть такое предписание? — осведомился Авдеев.
— Нет, нет. По вашему желанию.
Василий задумался. Потом решительно заявил:
— Я предпочитаю отказаться. — Он внимательно посмотрел ни профессора. — Вы знаете, в этом ведь есть что-то унизительное. Пусть это не настоящая реальность, а, как принято говорить, иллюзорное бытие. Но я все-таки жил там, действовал, ошибался, мучился, наконец, проиграл. А теперь: на тебе, деточка, сладенькую пилюлю — и все горести позабудутся! Нет уж, спасибо. Пусть все это останется со мной. Я могу быть свободен, профессор?
— Нет, вы пройдете в помещение, которое вам укажут, и там подождете, пока вам объявят результат экзамена. Это, кстати, предписание.
— Ну что ж, — Авдеев вновь пожал плечами, — раз таковы формальности… А насчет вашего амнезина… Честное слово, не по-мужски это как-то принимать также снадобья. По-моему, это даже хуже, чем напиться с горя.
Прошло несколько часов, а Василий Авдеев все так же сидел в мягком кресле в отведенной для него комнате отдыха. Телевизор он не включал. Книги и журналы лежали на столике не раскрытые. Шахматная доска была пуста. Все те же мысли не покидали капитана Авдеева. Где же он допустил роковую ошибку? Неужели это и вправду цугцванг? Всепобеждающий дух — вещь великолепная, но, черт возьми, нельзя забывать и об ограниченности своих возможностей! Верить в успех, помня, что не застрахован от неудач, — вот в чем вся штука! Как жаль все же, что нельзя держать этот последний экзамен заново. Тогда бы он победил. Непременно победил!
Дверь отворилась и вошел сам профессор. Он сразу же горячо пожал Василию руку и торжественно изрек:
— Товарищ капитан, поздравляю вас с назначением. Вы — командир экспедиции.
Василий не поверил своим ушам.
— Вы это серьезно? — спросил он.
