велик – два месяца.
Я занялся обустройством своей рабочей комнаты – на первом этаже.
Захар, который оставался за управляющего, пока меня не было в Рязани, сделал мне кушетку, как в больнице моего времени. Обил ее кожей, сделал стол – подобие письменного, вешалку для пациентов. Когда кушетку застелили белой простыней, на мгновение показалось – я вернулся в свою больницу, и такая тоска меня взяла.
Для работы требовался спирт, которого тут не было, но делали хлебное или твореное вино – нечто подобное разведенному самогону или водке. Снова пришлось идти к кузнецу – заказывать подобие самогонного аппарата – змеевик, металлическую емкость и другое. Через три дня все было готово, и я объяснил Захару, как этим пользоваться.
Первая порция была опробована, вкус был не очень, местные трактирщики забивали его добавлением ягод.
Я сразу решил – только лучшего качества.
– А скажи, Захар, где можно взять древесного угля?
– Дык, на торгу.
Снабдив деньгами, отправил его за углем. Не имея пока оборудования, бросили уголь в чугунок, налили туда нашего самогона, через день осторожно слили через вату. Самое то, практически чистый спирт градусов 70–80, горел чистым синим пламенем. С таким спиртом уже можно было работать, а настояв на орехах или ягодах, употреблять за столом. Наказав Захару заняться изготовлением спирта, я пешком отправился к Афанасию.
– Как мне быть с лечением, как обзавестись клиентами?
– Тобой уже интересовались в княжеском окружении – спрашивали, примешь ли их тоже, только ты в Касимов уезжал. Я направлю, а как дом твой найти?
Ответ нашелся по аналогии – на воротах будет табличка с красным крестом, про улицу я объяснил. Если крупные, центральные улицы еще носили названия, хотя таблички и не было, то про нумерацию никто и не вспомнил.
– Слушай, Афанасий, а почему бы вам на каждом доме не поставить номер, будет удобнее искать адрес?
– А зачем, все на улице друг друга знают.
Я решил зайти с другого бока:
– Налоги брать удобнее, купчие на дом оформлять удобнее и много чего другого.
Разговор о налогах заставил его задуматься.
– Ладно, обскажу князю – как он решит.
Проходя мимо торга, решил пройти по лавкам, без особой цели. Торг в те времена не только место торговли – там можно было услышать городские и иные новости, узнать цены на грядущий урожай и много еще чего.
Вдруг глаз зацепился за что-то знакомое, я вернулся – за прилавком сидел то ли араб, то ли армянин, и перед ним лежала стопка бумаги. За все мое время нахождения в этом мире бумагу я увидел в первый раз. Я подошел, взял листок. Сонное лицо продавца оживилось. Я потер листок – качество было неплохое.
– Сколько стоит?
– Уважаемый господин разбирается в товаре, за последнюю седьмицу ты первый, кто заинтересовался, тебе как первому покупателю отдам по копейке листок.
– Дороговато!
– Товар редкий, дорогой, издалека вез.
– Хорошо, давай двести!
Продавец подпрыгнул.
– Да это почти вся моя бумага.
– Вот всю и давай.
Я забрал бумагу, араб слащавым голосом спросил:
– А писать есть чем?
– А что предложить можешь?
Из-под прилавка, араб достал серебряную чернильницу – вместе с чернилами:
– Куна. Чернильница – чистое серебро.
Молча я отсчитал деньги.
– Привози еще, я возьму.
Дома никто моей радости по поводу приобретения бумаги не разделил. Анастасия пожала плечами:
– Для баловства, что ли?
– Писать!
– Так неграмотные мы.
Да, в этом мире писать и читать из женщин почти никто не мог – за исключением княжеских и боярских семей. О неграмотности моих близких я и не догадывался, срочно надо было искать учителя.
Полежав и поразмыслив, я направился в ближайшую церковь. Обедня закончилась, народ уже почти весь разошелся. Стоявший у алтаря священнослужитель повернулся ко мне, я перекрестился, подошел, наклонился.
– И тебе мир, добрый человечек, – и перекрестил меня. – В чем нужда?
Я сбивчиво попытался объяснить, что мне нужен учитель – чтения, письма, арифметики.
Святой отец размышлял недолго:
– Живет недалеко от церкви дьяк, по причине преклонных лет службу ему отправлять тяжко, но думаю, что тебе он помочь сможет.
– Спасибо, святой отец.
Он улыбнулся:
– Покамест я дьяк.
Пройдя к указанному домику, я нашел священника. Почти лысая голова и седая, как серебро, борода, морщинистое худое лицо и неожиданно умные, живые глаза. Одет был в старенькую рясу.
– Что привело тебя ко мне, сын божий?
Я объяснил ситуацию.
– Ну что же, нести свет в народ – богоугодное дело. Жди завтра.
Долго я объяснял Анастасии и ее сынишке, что они начинают учиться чтению, письму и счету. Мальчик обрадовался, а Анастасия проявила непонимание:
– Зачем оно мне?
Как мог, объяснил ей, что моя половина не должна быть неграмотной, что ей придется вести хозяйство, записывать расходы и вести учет. Долгое объяснение сразу вразумило.
– Только священника каждый раз кормите, видно, бедновато живет, а потом я с ним рассчитаюсь.
С этого дня и всю зиму каждое утро отец Амвросий приходил к нам домой и до полудня учил моих домашних. Миша делал успехи. Священник тоже – я хорошо ему платил, кормил, на старости лет это было ему неплохим подспорьем.
Между тем у меня начала появляться клиентура – сначала редко ближнее княжеское окружение, затем чаще – их родственники, а потом уже почти постоянно купцы, ремесленники с домочадцами.
Заработок стал постоянным, и жизнь приобрела устойчивость и надежность.
Почти все заботы по управлению домом и челядью взяла на себя Анастасия – и ей это нравилось, дом содержался в порядке – погреб полон запасов, а челядь ее боялась больше, чем меня.
Работа поглощала все время, но одна дума все время меня не оставляла. Наркоз! Я не мог ничего сделать без анестезии. Заштопать раны или удалить жировик еще получалось, но на более серьезное я не решался. Без наркоза у пациента наступит болевой шок, от которого он может погибнуть. Я все время искал выход и пока не находил. Я ходил на торг, заказывал купцам, что торговыми судами ходили в Италию, Испанию, Францию, – хлороформ, эфир, но тщетно.
В один из осенних дней я отправился к арабу – прикупить чернил и бумаги. Торговец меня встретил как старого знакомого, спрашивал – как жена, дети, здоровье. После долгих приветствий наконец дошли до дела. Я прикупил бумаги и чернил и заметил в глубине лавки курящийся кальян. Что-то мелькнуло в
