перед носом лодки, чуть не опрокинув ее волной. Гребцы заработали веслами еще быстрее, хотя, казалось, что быстрее уже некуда. Впереди показалась протока.
– Уйдут, капитан!
– Не уйдут, перезаряжайте!
Пушку перезарядили и, как только лодка стала сворачивать в протоку, повернувшись к нам боком, я всадил в лодку ядро. Полетели щепки, обломки досок. Гребцы упали в воду. Один начал работать руками, пытаясь выгрести к берегу, второй неподвижно плыл по течению.
– Готов. Взять того живым!
Судно ткнулось носом в берег, и матросы рванули на сушу. Через несколько минут мокрого, дрожащего гребца притащили к судну. Я спрыгнул с борта на берег. Так и есть – татарин.
– Чего ты следил за нами?
– Моя твой не понимает.
Я перешел на татарский, повторив вопрос.
– Мы честные торговцы, шли в Пермь для торговли.
– А зачем от нас убегали, как мы развернулись?
Татарин молчал, отвернувшись. Я вытащил нож:
– Сейчас на части резать буду, вы русских не жалеете, чего мне тебя жалеть? Скажешь?
Молчит, только плюнул в ответ. Расскажет, надо только время.
Не угрожая, я приблизился к нему и резким взмахом ножа отсек ухо. Татарин завизжал от боли, схватился за рану и, размазывая по лицу кровь, мелко-мелко закивал:
– Все, все расскажу, не убивай!
– Говори, правду расскажешь – живым останешься.
– Меня послал следить за кораблем Ибн-Сауд.
– Знаю такого, дальше.
– Если человек с корабля пойдет на прииски – проследить, если повернет на Русь, постараться побыстрей сообщить Ибн-Сауду.
– Да как же ты это сделаешь, лодка не быстрее корабля.
– Почтовые голуби, господин.
Вот оно, в чем дело. Хитрозадый араб решил узнать, где прииски, ведь на Руси изумруды добывали издавна. Не удастся узнать, где прииски, – попытаться ограбить, для этого и нужны почтовые голуби. Пока мы доберемся до Казани, голуби давно уже будут там, а с ними – и засада с разбойниками.
Я приставил нож к горлу соглядатая:
– Говори, какая засада и где?
– Я не знаю, господин, не убивайте меня. Слышал лишь, что говорили о корабле, а где и когда – не знаю. Пощадите меня, господин, ведь я вам не сделал ничего плохого, а вы убили моего брата – он был со мной в этой проклятой лодке.
– Ладно, живи, червяк.
Татарин на четвереньках шустро пополз в сторону, потом вскочил на ноги и, часто оглядываясь, бросился бежать.
Команда стала спрашивать – что сказал татарин. Я вкратце пересказал, не забыв сообщить о голубях.
– Кто-нибудь видел, как с лодки взлетают голуби?
Оказалось – никто, но это еще не факт, они могли выпустить их, когда мы не видели. Эх, не спросил я у татарина, упустил из вида. Может, не поздно догнать? Да где там, найди в лесу татарина, тот, может, уже в какой-то норе сидит, выжидая, когда мы уйдем.
– Так, мужики. Если голубей выпустить не успели, уйдем спокойно, а ежели голуби уже в Казани – надо быть готовыми к засаде, придется маленько пострелять.
– Мы готовы, капитан.
Мы забрались на борт, отчалили от берега. Жалко, бомб нет, одни ядра и картечь, что я купил в Туле. Вместе с матросами я обошел пушки, самолично проверив каждую. До Казани оставалось три дня пути, уже пройден Сарапул. На ночь к берегу не приставали, бросили якорь посредине реки и зажгли светильники – не ровен час, купец какой, поспешая, своим суденышком нас долбанет. Но двое вахтенных бдительно следили за водой и берегом. Пока все шло хорошо. Провизия и вода были, команда готова.
Так просто нас не возьмешь. Люди отчаянно будут защищать свои жизни и самоцветы. Каждый из команды хотел остаться живым и богатым.
Настала последняя ночевка перед переходом до Казани.
Перед утром часа в четыре меня разбудил вахтенный:
– Капитан, капитан, проснись!
– А, что такое?
Вахтенный приложил палец к губам – тихо, мол.
– Выпь кричит.
– Ну и что?
– Выпь на болотах да озерах водится, какая на Каме выпь?
Да, действительно странно.
– Буди потихоньку команду, пусть к пушкам становятся, сабли и штуцера берут с собой.
Вахтенный исчез. Я быстро оделся, сунул за пояс пистолеты и катану, вышел на палубу, прислушался. Тихо. Хорошо бы и дальше так, но нет, у берега плеснуло: может, рыба, а может, и веслом неосторожно.
От берега отделилась темная тень. Лодка, точно лодка, и большая. Наклонившись, чтобы не увидели, я бросился к пушке. Ага, тут уже сидят двое канониров.
– Цель видите? – прошептал я.
– Цель-то видим, да прицела не видим.
– Черт!
У соседних пушек тоже уже сидели на корточках матросы – быстро поднялись, молодцы ребята.
– Как поближе подойдут, огонь!
– Будет исполнено, капитан.
Лодка уже близко, пора. Я закричал:
– Огонь! – Чего уж теперь таиться.
Пушки недружно громыхнули. Три ядра упали рядом, но четвертое угодило в лодку. Послышались крики и стоны, лодку стало разворачивать по течению.
– Картечью заряжай! – скомандовал я.
Надо было сразу, к первому выстрелу о картечи думать, а не теперь: кто же ночью ядрами по маленькой цели стреляет, это же не линкор «Миссури».
– Капитан, слева лодка!
Я бросился к левому борту. Где она? О борт корабля глухо ударило – вот где лодка, пушки уже бесполезны. На палубу упали кошки, зацепились за планшир. Над бортом показались разбойники. Я выхватил катану и с ходу снес ближнему голову, обратным замахом отрубил второму руку. Замечательный меч – катана! Легко рубит, острый, даже кость перерубаешь без усилий.
Рядом слышались удары железа об железо, шла рубка, разбойники уже залезли на палубу. Я перегнулся через борт – посмотреть, сколько человек в лодке, и тут же получил сильный удар в плечо арбалетной стрелой. Голова закружилась, я почувствовал резкую слабость и упал в воду. Сознание померкло.
…Очнулся я в своей комнате, солнечный свет заливал мою хрущевку. На полу и тумбочке лежал слой пыли. Болело левое плечо.
Никак опять вернулся? Какое же сегодня число? Стараясь не потревожить бок, медленно встал с дивана и включил телевизор. На ТВЦ, в правом верхнем углу горело – восемнадцатое августа, тринадцать сорок, температура плюс 27. Ха, там я прожил три года, а здесь прошло два дня. Впрочем, и за два дня прогулов могут уволить с работы. Я поковылял в ванную, к зеркалу.
М-да, хорошо влепили из арбалета, шрам багровый переходит с плеча на грудь. Только я что?то не помню, чтобы меня кто-то вытаскивал из воды и лечил. Ладно, что теперь делать-то. Я проковылял к
