держали, но все же он мог идти.
– Черт побери, ну и влипаешь ты вечно! – сказал подъехавший к нему Хью Лупус. В доспехах он выглядел гигантом. Он снял шлем – по его лицу потоками лил пот.
– Сериньи сжег деревню, и французы решили отомстить, – сквозь зубы пояснил Симон, морщась от боли. – Я оказался в плохом месте в плохое время. – Он оглянулся. – Так же, как и все эти несчастные. – Внезапно он почувствовал, что устал до смерти. Хотелось только забиться в уголок и заснуть, но он был командиром, и дел оставалось невпроворот.
Слуга Хью Лупуса принес два кубка с вином. Хью схватил один и в мгновение ока осушил его.
– Еще, – потребовал он у юноши.
Симон выпил свое вино и вытер рот тыльной стороной ладони здоровой руки.
– Кстати, твоя жена здесь, – с некоторым злорадством сообщил Честер. – Приехала сразу после твоего отъезда.
– Что?..
Честер повторил сообщение и снова выпил.
– Твоя жена знает о любовнице, и сказать, что тебе в аду покажется холодно, вовсе не преувеличение. Графиня Джудит умела так взглянуть на мужчину, что у того мошонка сжималась, но стихия ее дочери – огонь. Как при такой жене можно завести любовницу, выше моего понимания, разве что ты предпочитаешь разнообразие…
– Сабина не была моей любовницей, – слабым голосом возразил Симон – эта новость о Матильде совсем выбила его из колеи.
– Но ребенок-то твой?
– Господи, да, но… – Симон качнул головой. – Где сейчас Матильда?
– С обозом, – ответил Хью.
– Что, ты притащил ее сюда?! – с ужасом спросил Симон. – Да ты совсем спятил!
– У меня не было выбора… разве что связать ее по рукам и ногам и запереть в подвале де Беллема, – недовольно пояснил Хью. – Ее нельзя было остановить. Мне с трудом удалось уговорить ее не лезть вперед. Она заявила, что это ее долг.
Симон застонал и похромал по улице. Он не мог понять, что заставило ее покинуть Англию, проехать через Нормандию и добраться до этих опасных мест. Она слишком ответственна, чтобы действовать по капризу. Или нет? Действительно ли он знает свою жену? Возможно, не больше, чем он знает Сабину. То есть совсем не знает.
Злость и беспокойство гнали его вперед. Он увидел обоз Честера – две повозки, запряженные быками. Повернув голову, он вздрогнул, заметив гнедую кобылу, привязанную сзади, явно предназначенную для женщины, потому что ни один мужчина, кроме сарацина, не станет сражаться на кобыле. Но жены нигде не было видно.
Он поспешил к обозу, не обращая внимания на то, что все видят, как сильно он хромает. Он подошел ближе и узнал кобылу Матильды.
Затем он взглянул на повозку, и сердце его остановилось.
– Матильда? – Он забрался под навес. Она лежала на соломе, покрытой овечьими шкурами, среди разнообразных предметов из хозяйства Хью Лупуса. Рядом с ее головой лежал котел, в ногах – колья для палатки. Ее лицо было совершенно белым, и на этом фоне резко выделялся вспухший, кроваво-синий кровоподтек, идущий от виска к подбородку.
– Милостивый Боже, Матильда! – Он потряс ее за плечи, но она была вялой и безответной, как тряпичная кукла его дочери. От страха он задрожал и покрылся холодным потом.
– Она попалась на пути удирающих французов, – пояснил солдат, который правил этой повозкой. – Лошадь ее сбросила. – Он вытер рукавом нос и рот. – Никаких других ран я не заметил, но, видимо, она очень сильно ударилась головой. – Он бросил на Симона любопытный и сочувствующий взгляд. – Как я ее сюда положил, она не пошевелилась.
Симон сглотнул. На глаза набежали слезы, и он сердито моргнул. Давным-давно Уолтеф ругал его за жалость к себе, и с тех пор он смертельно боялся, что кто-то еще его в этом заподозрит. Но если она умрет… Он погладил одну из ее бронзовых кос. Если она умрет, ему тоже не будет смысла жить.
Глава 43
Матильда услышала монотонное причитание и почувствовала, как мокрый палец чертит на ее лбу крест. К бормотанию присоединился стук четок. В смятении она подумала: за кого все молятся? Возможно, ей тоже следует присоединиться… но она очень устала, голова так сильно болела, что даже думать об этом было тошно. Если сначала поспать…
Симон, не отрываясь, смотрел на жену, и ему показалось, что он заметил движение, когда священник смазал ей лоб святым маслом. Но больше она не двигалась, и, кроме него, никто ничего не заметил.
Уже три дня она лежала без сознания. Они принесли ее в замок на носилках, и Симон все время шел рядом, боясь, что она умрет. Но она не умерла. Однако он понимал, что время уходит, и вместе с ним – шансы на то, что она оправится. Им удалось влить ей в горло немного молока, но этого было недостаточно. Ему уже казалось, что глаза ее глубоко запали.
Честер положил руку на плечо Симона.
– Пойдем, – позвал он. – Оставь ее женщинам. Ты ничего не можешь сделать, только мешаешь.
– Лучше я останусь, – упрямо заявил Симон, желая, чтобы тот поскорее убрал руку. Жест был дружеским, но Симон не нуждался в его сочувствии.
– Черт, парень, ты же солдат, а не нянька! Она не знает, здесь ты или нет. Пойди выпей пару чаш. Будешь лучше себя чувствовать.
