дня я стану уделять своей персоне больше… внимания.
Ага, подумалось д'Артаньяну, приблизительно на тысячу экю больше, нежели уделяли до дня сегодняшнего. Впрочем, напомнил он себе еще раз, нам это только на руку…
— Однако сейчас разговор не обо мне. — Капитан королевских мушкетеров оставил сладкие грезы о грядущем и вернулся в день текущий. — Сейчас разговор о вас, мой юный друг. Я полагаю, ваш прием в роту можно будет назначить, скажем… через пару недель. Как вам нравится такой вариант?
Вообще-то д'Артаньяну такой вариант понравился не очень. Он бы предпочел быть зачисленным в роту через пару дней, принимая во внимание огромный интервал времени, упущенного им с момента прибытия в Париж. Разумеется, нельзя сказать, что это время было упущено прямо-таки безвозвратно! Нет, он многое сделал за этот год, но, обладая лазоревым мушкетерским плащом, мог бы сделать гораздо больше и теперь должен изо всех сил наверстывать упущенное. Впрочем, непохоже, чтобы капитан собирался принимать его возражения в расчет. По всему видать, спрашивает просто так, для проформы. Да и нам не пристало торопиться сверх меры. Сейчас наступает как раз тот момент, когда нужно проявлять максимальную сдержанность. Ну что ж, ничего не попишешь, придется потерпеть еще пару недель…
— Господин капитан, вы даже не представляете, как меня устраивает такой вариант! — ответил он с поклоном. — Двух недель мне как раз хватит, чтобы закатить отвальную вечеринку своим сослуживцам из роты господина Дезессара.
— Прекрасно, шевалье! Я знал, что мы договоримся. Что касается лазоревого плаща, то его вы можете забрать уже завтра…
— Завтра? — От удивления псевдогасконец, сам того не заметив, даже перебил капитана, чего обычно никогда себе не позволял. — Почему же завтра, господин капитан? Мне бы очень хотелось уже сегодня оценить, как он будет смотреться на моих плечах.
— Понимаю вас, шевалье, но ведь я сам еще год назад пообещал собственноручно накрахмалить ваш плащ, если вы найдете… способ добиться чести носить его, а слово де Тревиля дорогого стоит!
Разведчик вздохнул с чувством глубочайшего облегчения и, улыбнувшись, ответил капитану:
— Ваши намерения, сударь, высокая честь для меня, однако мне кажется, что ваши руки созданы не для стирки и крахмаления, а для битвы во славу государя и святой католической веры! Мне бы не хотелось утруждать вас ненужными хлопотами, господин капитан, тем более… — д'Артаньян замялся, — тем более что есть одна дама, которая окажет мне эту услугу с гораздо большим удовольствием…
— Ни слова больше, мой юный друг! — воскликнул де Тревиль, расплываясь в довольной улыбке. — Ни слова! Ах молодость! Ах Париж! Ах любовь! Я понял вас! Стало быть, вы освобождаете меня от моего обещания?
Лазутчик учтиво поклонился.
— Ну что ж, будь по-вашему! — рассмеялся капитан королевских мушкетеров, и сам, видимо, не горевший желанием возиться с крахмалом. — В таком случае я немедленно принесу вам плащ, — он поднялся, — а пока, — де Тревиль открыл небольшой ларчик, стоявший на краешке его стола, — ознакомьтесь! — И он протянул псевдогасконцу исписанный лист хрустящей гербовой бумаги. — Полгода уже пылится.
Д'Артаньян взял бумагу и, дождавшись, пока капитан выйдет из кабинета, приступил к изучению следующего документа:
Дальнейший текст был выдержан приблизительно в том же ключе, и даже подвиги шевалье д'Артаньяна по большей части напоминали друг друга: прогуливался, стало быть, сей доблестный шевалье со своими друзьями-мушкетерами возле трактира такого-то, натыкался на шайку злостных хулиганов (грабителей-рецидивистов, гугенотов-христопродавцев, колдунов-чернокнижников, а также прочего криминального элемента), обезвреживал их в неравном бою и сдавал на руки городской страже. Лишь несколько героических эпизодов отличались оригинальностью хотя бы в выборе места битвы (оно и понятно: нельзя же, в конце концов, всех врагов короны отлавливать исключительно в трактирных подворотнях! Этак на долю кладбищ, набережных и городских предместий вовсе ничего не останется!).
Разукрасив подобными штрихами нелегкие трудовые будни шевалье д'Артаньяна, протекавшие в жестоком противоборстве с явными и тайными врагами его величества Людовика XIII, капитан де Тревиль задавался вполне естественным и абсолютно очевидным вопросом: возможно ли роте королевских мушкетеров, вернейших защитников и телохранителей его величества, и далее существовать без подобного героя? И сам же на свой вопрос отвечал: никак невозможно! И тут же вопрошал заново: возможно ли им (королю Людовику и капитану де Тревилю) и далее держать шевалье д'Артаньяна за порогом роты мушкетеров, ссылаясь на собственное же вето на рекрутирование?
Словом, это было то самое представление о невероятных заслугах господина д'Артаньяна перед короной Франции, обещанное ему капитаном де Тревилем еще год назад и являвшееся, по мнению капитана, надежным пропуском в роту мушкетеров. Дочитав представление до конца, псевдогасконец пришел к выводу, что тысячу восемьсот экю сия бумага бесспорно стоит. А может, и все три. Некоторые из его подвигов вроде путешествия в Лондон за алмазными подвесками в сей героический реестр вполне ожидаемо не попали, ввиду того что их полезность как для всей Франции в целом, так и для короля Людовика в частности была в высшей степени сомнительной.
Ну надо же, едва вспомнил про лондонское турне, как тут же всплыл в памяти вчерашний визит к Ришелье! Не забыть бы подстраховаться насчет его высокопреосвященства, подумал разведчик в тот момент, когда дверь в кабинет отворилась и на пороге показался сияющий де Тревиль, несущий в руках свернутый лазоревый плащ.
— Получите, друг мой! — торжественно провозгласил он, когда псевдогасконец поднялся ему навстречу. — Носите сию славную гвардейскую форму с честью и достоинством! Да не забудьте обмыть ее, как велит не менее славный гвардейский обычай, чтобы не было ей сносу долгие годы и чтобы хранила она вас от стали и свинца на поле брани!
— Благодарю вас, сударь! — ответил д'Артаньян, с поклоном принимая сверток и прижимая его к груди. — Об этом дне я мечтал всю свою жизнь! Воистину вы мой добрый гений!
— Ну гениальность — это скорее по части его высокопреосвященства, — де Тревиль улыбнулся, — а вот насчет доброты вы попали в самую точку! Что есть, того не отнимешь!
— Ах его высокопреосвященство! — Разведчик с подчеркнуто ненатуральной почтительностью поклонился, крайне довольный тем, что капитан сам направил разговор в нужное русло. — Представляю себе физиономию господина Ришелье, когда он увидит меня в мушкетерской форме! — рассмеялся он вслед за этим. — И как сердито и косо он будет смотреть на вас, сударь, тоже представляю!
— Вы так думаете? — спросил де Тревиль.
— Даже не сомневаюсь! Вы полагаете, он забыл, какую трепку мы вместе с господами Атосом, Портосом
