— Все будет в порядке, — сказал Брис.
— Пока, — бросил археолог на прощание.
И он повернул назад по галерее. Взяв его под руку, Медь проследовала за ним. Она шла легким пружинистым шагом. Когда они проходили мимо электрических лампочек, ее оранжевая кожа отражала их свет. За ними шел Мартен Толстен: несмотря на его дурные наклонности, форма бедер молодой женщины производила на него большое впечатление.
Они молча дошли до перекрестка, куда сходились все подземные галереи, и тут Медь, отпустив локоть Афанарела, направилась к небольшой выдолбленной в камне нише и извлекла оттуда свои вещи. Сняв коротенькую рабочую юбку, она надела шелковую блузку и белые шорты. Афанарел и Мартен отвернулись: первый — из уважения к молодой женщине, второй — чтобы не изменить Дюпону даже в мыслях, ибо Медь носила юбку на голое тело. Однако сказать, что ей чего-то там не хватало, в данном случае было бы несправедливо.
Как только она переоделась, они быстро направились к выходу и теперь уже совершали восхождение по шахте с серебряными перилами. Мартен поднялся первым, Афанарел замыкал шествие.
Выйдя из подземелья, Медь сладко потянулась. Сквозь тонкий шелк явственно просвечивали более темные участки ее груди, и длилось это до тех пор, пока Афанарел не попросил Мартена отвести от нее свой электрический фонарик.
— Как хорошо… — прошептала девушка. — Как тут тихо!
В этот момент издалека донесся гулкий звон от столкновения металлических предметов, и эхо от него еще долго разносилось над дюнами.
— Что это? — спросила Медь.
— Здесь у нас за это время много чего произошло, — сказал Афанарел. — Понаехала куча народу. Будут строить железную дорогу.
Они уже дошли до самой палатки археолога.
— А кто они? — спросила Медь.
— Там двое мужчин, — сказал археолог. — Двое мужчин и одна женщина. И еще дети, рабочие и Амадис Дюдю.
— А он кто?
— Гнусный педераст, — сказал Афанарел.
И осекся. Он совершенно забыл о Мартене. Но Мартена уже с ними не было — он пошел на кухню к Дюпону, и Афанарел с облегчением вздохнул.
— Понимаешь, я не люблю обижать Мартена, — сказал он.
— А эти двое мужчин что? — спросила Медь.
— Один мне очень понравился, — сказал Афанарел. — Другого любит женщина. Которую любит тот, первый. Его зовут Анжель. Он красивый.
— Красивый… — медленно повторила за ним Медь.
— Да, — подтвердил археолог. — Но этот Амадис… — Его передернуло. — Пойдем выпьем чего- нибудь. А то замерзнешь.
— Мне так хорошо… — прошептала Медь. — Анжель… Странное имя.
— Да, — сказал археолог. — Вообще у них у всех имена странные.
На столе в гостеприимно распахнутой палатке ярко светила газовая лампа. Там было уютно и тепло.
— Заходи, — подтолкнул девушку вперед археолог.
Медь вошла в палатку.
— Здравствуйте, — сказал сидевший за столом аббат.
Увидев их, он встал.
X
— Сколько пушечных ядер может понадобиться, чтобы разрушить город Лион? — ни с того ни с сего спросил аббат у вошедшего вслед за Медью археолога.
— Одиннадцать! — ответил Афанарел.
— Черт! Это слишком много. Скажите «три».
— Три, — повторил Афанарел.
Аббат схватил свои четки и три раза очень быстро прочитал молитву. Потом четки снова повисли у него в руке. Медь села на постель Афы. Последний же с изумлением взирал на священнослужителя.
— А что вы, собственно, делаете в моей палатке?
— Я только что сюда зашел, — сказал аббат. — В чехарду играть умеете?
— Ой, здорово! — захлопала в ладоши Медь. — Давайте играть в чехарду!
— Мне бы вообще не следовало разговаривать с вами, — сказал аббат, — ибо вы распутное создание. Но у вас отменная грудь.
— Благодарю вас, — сказала Медь. — Я знаю.
— Я разыскиваю Клода Леона, — сообщил аббат. — Отшельника. Он должен был прибыть недели две назад. Я областной инспектор. Могу показать удостоверение. Вообще-то в округе немало отшельников, но все они обитают довольно далеко отсюда. Что касается Клода Леона, то он должен быть где-то здесь, поблизости.
— Я его не видел, — сказал Афанарел.
— И слава Богу! — воскликнул аббат. — По уставу отшельник вообще не имеет права выходить из уединения, разве что по особому разрешению областного инспектора. — И он расшаркался перед собравшимися. — А это я и есть, — сказал он. — Раз, два, три, четыре, пять, вышел зайчик погулять…
— Вдруг охотник выбегает, прямо в зайчика стреляет, — подхватила Медь.
Закон Божий она все еще знала наизусть.
— Благодарю вас, — сказал аббат. — Как я уже имел честь вам сообщить, Клод Леон должен быть где-то здесь, неподалеку. Может быть, мы вместе его и поищем?
— Надо перекусить перед дорогой, — напомнил Афанарел. — Медь! Ты ведь ничего не ела. Так нельзя.
— Я, пожалуй, съем бутерброд, — сказала девушка.
— Вы не откажетесь от рюмочки «Куэнтро», аббат?
— «Куэнтро» — это, конечно, хорошо, — заметил аббат, — только мне нельзя пить по религиозным соображениям. Если вы не возражаете, на этот раз я сделаю исключение и выдам себе особое разрешение.
— Ради Бога, — сказал Афанарел. — А я пока схожу за Дюпоном. Бумага и ручка у вас есть?
— У меня с собой готовые бланки, — сообщил аббат. — Бланк отрываешь, корешок остается. Так я, по крайней мере, всегда знаю, на каком я свете.
Афанарел вышел из палатки и повернул налево. Кухня Дюпона возвышалась совсем близко. Распахнув без стука дверь, он вошел и посветил зажигалкой. При свете неровного пламени можно было различить постель Дюпона и спящего в ней Толстена. На его щеках были видны следы высохших слез, а все его тело еще, как говорится, сотрясалось от рыданий. Афанарел склонился над ним.
— Где Дюпон? — спросил он у Толстена.
Толстен проснулся и зарыдал снова.
— Он вышел, — ответил тот. — Его нет.
— А… — протянул археолог. — А вы не знаете, где он может быть?
— Наверняка с этой блядью Амадисом, — всхлипнул Толстен. — Он мне еще за это заплатит.
— Хватит, Толстен, — строго сказал Афанарел. — В конце концов, Дюпон вам не жена…
— Вот именно, что жена, — сухо возразил Толстен. Плакать он перестал. — Приехав сюда, мы разбили с ним вместе горшок, — продолжил он, — как в «Соборе Парижской богоматери». Получилось одиннадцать черепков. Так что еще шесть лет мы состоим с ним в законном браке.
