славному историческому прошлому дворянской России и вопросу о будущем русского дворянства. Любимые его герои — чиновники, обитатели петербургских «углов» или молодые интеллигенты-«мечтатели», разночинцы.
Во «Введении» к «Ряду статей о русской литературе» (1861) Достоевский писал о Гоголе: «Были у нас и демоны, настоящие демоны; их было два (Гоголь и Лермонтов. —
В воспоминаниях о Достоевском художник К. А. Трутовский рассказывает о посещении им Достоевского в ноябре — декабре 1844 г., в период работы писателя над романом «Бедные люди»:
«Встретил меня Федор Михайлович очень ласково и участливо и стал расспрашивать меня о моих занятиях. Долго говорил со мною об искусстве и литературе, указывал на сочинения, которые советовал прочесть, и снабдил меня некоторыми книгами. Яснее всего сохранилось у меня в памяти то, что он говорил о произведениях Гоголя. Он просто открывал мне глаза и объяснял мне глубину и значение произведений Гоголя».[8]
О том, что Пушкина и Гоголя Достоевский уже в 40-х годах «ста вил выше всех», что Гоголя он «никогда не уставал читать и нередко читал его вслух, объясняя и толкуя до мелочей», причем «почти каждый раз», закрывая «Мертвые души» восклицал: «Какой великий учитель для всех русских, а для нашего брата, писателя в особенности! Вот так настольная книга!» — вспоминает и другой знакомец молодого Достоевского — врач С. Д. Яновский (там же, с. 163).
О горячем восхищении Гоголем, постоянном перечитывании его произведений в пору «Бедных людей» Достоевский вспоминает в январском выпуске «Дневника писателя» 1877 г Возвращаясь здесь мысленно к началу своего знакомства с Некрасовым и вспоминая день, когда он отдал Григоровичу и Некрасову для прочтения рукопись «Бедных людей» Достоевский пишет: «Вечером того же дня, как я отдал рукопись, я пошел куда-то далеко, к одному из прежних товарищей мы всю ночь проговорили с ним о „Мертвых душах“ и читали их, а который раз не помню. Тогда это бывало между молодежью; сойдутся двое или трое „А не почитать ли нам, господа, Гоголя!“ — садятся и читают, и, пожалуй, всю ночь Тогда между молодежью весьма и весьма многие как бы чем-то были проникнуты и как бы чего-то ожидали»
И далее, рассказывая о ночном посещении его Григоровичем и Некрасовым, поспешившими сообщить ему о восторге, который вызвало у них чтение «Бедных людей», Достоевский добавляет: «Они пробыли у меня тогда с полчаса, в полчаса мы бог знает сколько всего переговорили, с полслова понимая друг друга, с восклицаниями, торопясь; говорили и о поэзии, и о правде, и о тогдашнем положении разумеется, и о Гоголе, цитуя из „Ревизора“ и из „Мертвых душ“.».
Вслед за Гоголем (и Пушкиным «Домика в Коломне» и «Медного всадника», а отчасти и Лермонтовым — создателем «Штосса») молодой Достоевский ставит в центр своего творчества тему Петербурга, объединяя в изображении Петербурга беспощадный реализм и фантастику, которая у Достоевского, как и у Гоголя, не противостоит реальности, а вырастает из нее В позднейшем творчестве Достоевского тема «фантастичности» Петербурга, петербургских чиновников и петербургских мечтателей перерастает в тему фантастичности всего «петербургского периода русской истории», обусловленной трагическим разрывом верхов и низов.
Но унаследовав от Гоголя его «незаметного» героя-чиновника, равно как и тему глубокой «фантастичности» реальной жизни Петербурга, молодой Достоевский придал традиционным для литературы 40-х годов гоголевским темам новый, оригинальный исторический поворот.
В повестях Гоголя духовный мир Акакия Акакиевича или Поприщина изображен преимущественно под одним углом зрения — отражения в нем мертвящей скуки и идиотизма чиновничьего существования Достоевский же понимает, что духовный мир бедного человека формируется под влиянием различных и даже противоположных общественных обстоятельств. Бедность, отсутствие образования, отупляющий труд принижают бедных людей, разъединяют их, но вместе с тем тяжелая жизнь обитателей «чердаков» и «подвалов» способствует возникновению у них взаимного понимания, ощущения солидарности с другими бедняками, рождает у трудящегося человека чувство гордости и презрения к праздным обитателям «раззолоченных палат», сознание своего превосходства над ними. Это более сложное понимание взаимодействия между характерами и общественными обстоятельствами позволило Достоевскому дать более многостороннее, чем у Гоголя, изображение психологии «маленького» человека
Уже у Гоголя его петербургские герои — «мечтатели» Это относится не только к Пискареву или Чарткову, но и к Поприщину, Акакию Акакиевичу и даже к майору Ковалеву и Хлестакову, ложь которого — своеобразная мечта о недоступных ему тонкостях жизни высшего общества. «Мечтателями» — пусть их мечта и мечта невысокого полета — можно назвать в известном смысле и «непетербургских» персонажей Гоголя — Городничего и даже Чичикова.
Но гоголевские чиновники и мечтатели — объект наблюдений со стороны. Достоевский же делает в новую эпоху своих героев не только объектом внешнего наблюдателя Он одаряет их сложным внутренним миром, раздвигает границы их самосознания, сферу их наблюдений, дает им право судить о себе и других.
Герои романа «Бедные люди» Макар Алексеевич Девушкин наблюдает жизнь других петербургских бедняков, анализирует свое положение и положение каждого из них, задает себе вопросы, сопоставляет себя и других. В этом внимании к самосознанию «бедного человека» состояло отличие романов и повестей молодого Достоевского от петербургских повестей Гоголя. «Бедный человек», изображенный в «Станционном смотрителе» и «Шинели», стал в 40-х годах, по Достоевскому, читателем и судьей этих произведений. А потому художнику недостаточно уже было призвать более развитого читателя увидеть в нем «своего брата во человечестве»: Достоевскому нужно было в изображении «бедного человека» раскрыть его внутренний мир, учесть собственные его читательские требования к литературе. Ибо литература обращалась теперь также к нему самому
Молодой писатель передает в «Бедных людях» речь самим героям, приобщая читателя к их точке зрения на вещи, к прихотливой смене их «текучих» внутренних душевных состояний. «Элементарный» — но в этой своей элементарности предельно цельный, типичный и выразительный — гоголевский герой дробится у Достоевского, сменяется персонажами духовно сложными и в то же время внутренне раздробленными, а гоголевская социально-иерархическая статика — социальной динамикой. Вместо полярности высокого авторского «я» и противостоящих ему «ничтожных» персонажей перед нами — художественный мир, где дистанция между автором-повествователем и героями почти полностью уничтожена, так что внутренние борения и психологические тайны души героев оказы ваются предельно близки к внутренним борениям автора, к сокровенной сути собственных его интеллектуальных, социальных и нравственных исканий.
Путь Достоевского вел к синтезу гоголевских, пушкинских и лермонтовских элементов: главным предметом размышлений Достоевского в новую эпоху становился не простой, внутренне элементарный, а сложный по своей психологии человек. Достоевский двигался по пути всестороннего исследования как положительных, так и отрицательных задатков своих героев, исследования свойственной этим героям внутренней борьбы душевных противоречий и терзаний.
Если в «Бедных людях» писатель раскрыл скрытую внутреннюю красоту, душевную чистоту своих героев, заставив читателя полюбить Макара Алексеевича и Вареньку, приобщиться душой и сердцем к их радостям и страданиям, то в двух следующих повестях — «Двойнике» и «Господине Прохарчине» Достоевский обрисовал мир «маленьких» униженных людей столицы с другой стороны. С участием и юмором писатель обрисовал здесь те болезненные идеи и настроения, которые несправедливые, беспощадные к нему условия жизни могли рождать в душе бедного человека Таковы обидчивость и мнительность Голядкина мрачная страсть к приобретению и накоплению, сжигающая и губящая Прохарчина.
