ты привел его к нам, я его ни разу не видела. Это правда, клянусь тебе, истинная правда!
Роберт свирепо смотрел на нее. Мириэл слышала, как он тихо поскрипывает зубами, не разжимая губ.
– Отпусти, мне больно.
– А разве я не вправе наказать тебя? Кто посмеет помешать мне, если я возьму прут и отхлестаю твою бесстыжую задницу?
Мириэл с тошнотворной ясностью представила отчима, возвышающегося над ней, представила его багровое от злости лицо и то, как он распалял себя, готовясь избить ее. Последний раз, когда это случилось, она оказала ему яростное сопротивление, защищалась с остервенением и решимостью, достойной настоящего мужчины, и едва не сожгла весь дом. Теперь у нее не было ни душевных, ни физических сил на то, чтобы дать отпор. Если Роберт захочет ударить ее, она вряд ли сумеет помешать ему.
– Сомневаюсь, что тебе вообще можно помешать, – ответила она. – Ударь меня, если хочешь, но это ничего не изменит.
Роберт побелел.
– А следовало бы, – пробормотал он, но выпустил ее из своих тисков и, отвернувшись, зашагал по комнате, зарываясь пальцами в свою густую шевелюру. – Я верил тебе, а ты мое доверие и любовь променяла на грязную похоть.
Его слова, то, как он произнес их, резанули ее по сердцу, будто нож, ибо в них была неоспоримая истина, и в то же время они были далеки от правды.
– Нет, все было не так.
– Он обрюхатил тебя и прямиком направился к другой женщине. Если это не грязная похоть, тогда что же? – неумолимо продолжал Роберт. – Да, собственно, я и не хочу этого знать. Для меня важно одно: ты отдалась ему, а ведь твоя любовь и верность принадлежат мне.
Он остановился и невидящим взглядом уставился на резной дубовый буфет у стены. И вдруг, выругавшись, взмахнул кулаком, скинув поднос с графином на пол, и изо всей силы пнул буфет ногой, так что сломал часть узора на его дверце.
Мириэл вздрогнула, прекрасно понимая, что этот убийственный удар предназначался ей. Вздрогнула еще и потому, что сознавала свою вину, но не знала, как исправить положение.
– Хочешь, чтобы я ушла?
Роберт повернулся к ней. Его глаза сверкали, грудь тяжело вздымалась.
– Нет, – хрипло произнес он. – Незачем выносить сор из избы. Если ты уйдешь, весь Линкольн узнает, что я по твоей милости стал рогоносцем. С какой стати я должен страдать принародно за твою измену?
Мириэл опустила голову и прикусила губу. Она сказала чистейшую глупость. Куда она пойдет? К Николасу и его рыжей любовнице? В монастырь Святой Екатерины? Роберт, будучи ее мужем, вправе претендовать на всю ее собственность, и он, вне сомнения, не преминет забрать все себе, если она его покинет. И тогда она останется лишь с припрятанными в тайнике мешочками частично израсходованного серебра и короной королевы Матильды, которую даже вытаскивать опасно. К тому же, больная и несчастная, как сейчас, разве сумеет она заботиться о себе или родить ребенка среди чужих людей?
Роберт сложил на груди руки:
– Залатаем то, что у нас осталось. И, поскольку своих детей у меня быть не может, я признаю твое незаконнорожденное дитя своим наследником. Будет хоть какая-то польза от твоего греха.
– Лучше б ты никогда не знал об этом, – несчастным голосом проронила она. – Ради своего же блага, не ради меня.
Роберт хмыкнул:
– Я тоже предпочел бы не знать, ибо, хоть я и могу простить тебе все на свете, доверие – другое дело. Ты его лишилась навсегда. – Увидев, что она пытается заговорить, он поднял указательный палец. – И больше ни слова об этом. Тема закрыта. Я пришлю Элфвен сменить мокрые простыни, и, когда ты отдохнешь, мы выйдем к людям рука об руку и объявим нашу радостную новость. – И, подтвердив свое решение энергичным кивком, он вышел из комнаты.
Мириэл рухнула на кровать и закрыла глаза. Вместо слез в глазах ощущалось сухое жжение. Внутри скопился океан горя и ужаса, но огромный камень препятствовал его выходу наружу. Если повернуть голову, она увидит свет, льющийся в открытые ставни, манящий ее к окну. Она все еще худенькая, легко пролезет в проем; у нее нет живота, который воспрепятствовал бы ее грациозным движениям. Чего ей стоит взобраться на подоконник и выпорхнуть из окна, словно птичка? Нет ничего легче и глупее. Здесь недостаточно высоко, мгновенная смерть ей не гарантирована. А если она убьет себя, она будет дважды проклята, потому что вместе с ней погибнет и ребенок, которого она носит. Ребенок Николаса. Мириэл положила руку на живот. Ею владели страх и недоумение. Прежде уверенная в том, что она бесплодна, о ребенке она думала, как о чем-то далеком и несбыточном, – порой с тоской, чаще с ужасом. Ее страшили роды, и она плохо представляла, как будет управляться с кричащим младенцем, даже если благополучно разрешится от бремени. В девичестве она всегда сторонилась чужих детей, не желая учиться обращению с ними. Теперь же у нее не было выбора. Как когда-то ее мать, она оказалась в ловушке.
Спустившись вниз, Роберт дал указания Элфвен и вышел во двор, под лучи яркого солнца. Разразившаяся накануне буря наделала много разрушений: глиняные заборы покосились, земля в саду была усеяна опавшими плодами и сорванными ветром листьями.
Он солгал Мириэл в спальне, когда сказал, что тема закрыта. Решение, зревшее в нем до бури, теперь было принято.
Глава 26
Магдалена и без лекаря, исследующего ее мочу, догадалась о своем положении. Тот образ жизни, который она некогда вела, научил ее распознавать симптомы. Сколько бы она ни молилась, как бы ни была осторожна, это было неизбежно. Не зная, как отреагирует на это известие Николас, она ничего не говорила ему, пока его зоркий глаз моряка и чуткие руки не раскрыли ее тайны, когда они после полудня предавались любви в «Корабле».
