Мириэл покорно выполнила приказ. Любое возражение лишь рассердило бы старую монахиню, и потому она поклялась себе держать язык за зубами. Пусть сестра Маргарет сварлива из-за подагры и постоянно не в духе, потому что молодой мужчина нарушил их покой, все же она в тысячу раз лучше злобной Юфимии.
Сестра Маргарет тяжело поднялась с кресла и проковыляла к постели больного.
– Да, – неохотно согласилась она, – его немного лихорадит. Наверно, легкие застудил. – Она провела языком по зубам и качнула головой.
– Что же делать?
Старая монахиня пожала плечами.
– Дай ему отвар пиретрума и поставь на грудь горчичник, чтоб вытянул вредную жидкость. Укутай хорошенько, чтоб согрелся. – Она искоса глянула на послушницу. – И молись.
Мириэл сдавленно сглотнула. Ей не понравилось, каким тоном ответила сестра Маргарет.
– Он поправится?
– Все в руках Божьих.
После разговора минувшим днем Мириэл пришла к заключению, что Господь, дабы охватить все деяния людские, должен иметь огромные руки, а усилия человека так ничтожны, что порой они наверняка просто проскальзывают у него меж пальцев. И теперь, глядя на Николаса, она начинала понимать, почему многие придают большое значение молитвам – напоминаниям Всевышнему.
Сестра Годифа вернулась от келарессы, и вдвоем с Мириэл они почти тотчас же отправились к больному пастуху, про которого из-за вчерашней суматохи чуть не забыли.
Сильный ветер разогнал туман, до самого побережья открыв взору пустошь – картину унылых оттенков зеленого, коричневого и серого. Пробивавшиеся сквозь клочья облаков лучики солнца золотили блеклые краски, веселя сердце Мириэл, хотя она и тревожилась за Николаса. Перед отъездом из монастыря она пошла в часовню, чтобы наскоро помолиться, чем заслужила подозрительный взгляд проходившей мимо сестры Юфимии. Но что такое недоверчивость Юфимии в сравнении с необходимостью привлечь внимание Господа к страданиям молодого мужчины и помолиться за его исцеление? Это испытание веры. Он обязан выжить.
Старого пастуха Уинстэна возле хижины не оказалось. Его жены и собак они тоже не заметили. Мириэл спешилась и толкнула входную дверь. В жилище было тепло, но на очаге лежала металлическая крышка, из чего следовало, что хозяева ушли надолго. С потолочных балок свисали кольца копченой бараньей колбасы и мотки шерсти домашнего прядения сочных оттенков цвета меда и меди. Постель была аккуратно застелена полосатым покрывалом. На полке под единственным окном стояли в строгом порядке горшки, котелки и прочая кухонная утварь. Среди посуды Мириэл увидела, как ни странно, сосуд из прозрачного рифленого стекла, в котором она признала ночную вазу, и невольно задалась вопросом, откуда у простого пастуха такая изысканная вещь. У ее дедушки тоже была ночная ваза, только из более толстого стекла и без узора, но и та стоила недешево.
Мириэл вышла из хижины, затворив за собой дверь.
– Вряд ли они отправились в далекое путешествие, – сказала она.
Годифа нахмурилась и раздраженно цокнула языком.
– На пастбище с овцами я их не видела, да и подпаска что-то не приметила.
Мириэл пожала плечами и, обогнув дом, заглянула на задний двор. На ухоженных темных грядках красовались лук, капуста и брюква. Из-за глиняной стены свинарника на нее завизжали свинья и пять упитанных поросят. На конопляной веревке сушились несколько нарядных льняных рубашек и полотенца с изящной вышивкой. Мириэл заморгала от удивления, начиная переоценивать свои представления об образе жизни скромных пастухов.
У дома стояли на привязи два крепких вьючных пони. Один, бодрый, с живым взглядом, бойко размахивал хвостом; второй, опустив голову, дремал.
Подошедшая следом Годифа тоже в изумлении уставилась на дорогое белье и лошадей.
– У Уинстэна такого не было, я точно знаю, – сказала она.
– Думаешь, эти вещи имеют какое-то отношение к мужчине, которого мы нашли? Может, это его одежда и пони?
– Возможно, – кивнула Годифа. – Но Уинстэн – честный человек. Наверно, он случайно наткнулся на них.
Женщины вновь сели верхом на мулов. Борясь с желанием поскорей вернуться в монастырь к Николасу, чтобы продлить минуты свободы, Мириэл в нерешительности кружила на муле.
– Уинстэн, наверно, на берегу, – предположила она. – Должно быть, там он нашел пони.
– Пожалуй, нам не следует… – начала Годифа, но Мириэл уже погнала мула рысью по узкой тропинке, ведущей к дельте.
– Мы ненадолго, – бросила она через плечо. Предчувствуя недоброе, Годифа затрусила следом. По приближении к берегу им стало ясно, что происходит нечто необычное. Вся береговая полоса была усеяна людьми. Казалось, сюда согнали все население Саттона и Кросс-Киза. Из переносных плетней по коварному дну дельты проложили мостки, и народ, кто длинными шестами, кто перевернутыми метлами, кто копьями, ощупывал глубины зыбкого грунта. Среди местных жителей встречались и солдаты, – тут и там мелькали их яркие накидки, вспыхивали серебристым блеском кольчуги и оружие. На берегу громоздились обломки нескольких извлеченных из-под ила повозок.
Мириэл и Годифа ошеломленно смотрели на столпотворение.
– Наверно, вчера здесь случилось что-то ужасное, – высказала догадку Мириэл, впервые подумав, что Николас, по всей вероятности, путешествовал не один. – Посмотри, сколько обломков. – Не успела она договорить, как раздался чей-то крик, и несколько человек сгрудились вокруг какой-то находки в иле. Принесли веревки, и на глазах у обомлевших женщин из трясины извлекли и положили на один из плетней
