Пожалуй, пора нанести жене визит вежливости и посмотреть, как она поживает под покровительством великодушной матери Юфимии.
Глава 35
Мириэл сидела в своей келье в компании масляного светильника и распятия со страдающим Христом на стене. Из удобств в келье были кровать с веревочной сеткой, на которой лежал соломенный тюфяк, застеленный грубой простыней, еще более грубое одеяло и большой глиняный горшок для отравления нужды. Маленькое квадратное окошко почти не пропускало свет, а вот холод и дождевые брызги – пожалуйста, особенно когда ветер дул не в том направлении. Как в этот вечер.
Стуча зубами, Мириэл куталась в плащ и одеяло. Она подозревала, что Роберт запер ее здесь не столько для того, чтобы убрать ее с глаз долой и забыть, сколько в надежде, что долго она не протянет. Если она умрет, винить будет некого. Скажут, причины тому – плохое здоровье, подорванное тяжелыми родами, и расстройство ума. Мириэл злобно глянула на распятие. Нет уж, она не доставит ему такого удовольствия. Она намерена жить и торчать у него как бельмо на глазу до самой его смерти.
Ее держали отдельно от остальных постоялиц. Даже в церковь на молитву она шла в сопровождении двух приспешниц Юфимии, наделенных правом пресекать самым строжайшим образом любые проявления безумия или непослушания. Поэтому Мириэл не позволяла себе терять самообладание. Если ей удастся убедить их в том, что ее дух усмирен, они утратят бдительность, и тогда, возможно, у нее появится шанс на побег.
Ветер свирепствовал, словно разъяренный дикий зверь; кусок промасленного полотна на окне ходил ходуном. В одном месте ткань неплотно прилегала к проему, и в образовавшуюся дыру хлестал дождь. На беленой стене сверкали брызги. Одно утешало Мириэл: она знала, что мать Юфимия ненавидит плохую погоду, а буря бушевала уже третий день. Только ненастье могло удержать настоятельницу от рыскания по монастырю с мерзким хлыстом в руке в поисках нарушителей порядка. Обратив взор на распятие на стене, Мириэл молила Бога о сильном урагане.
Ужасно, конечно, что Юфимию назначили настоятельницей монастыря Святой Екатерины, думала она, но этого стоило ожидать. У семьи Юфимии большие связи, а сама она обладает непомерным честолюбием, почти столь же огромным, как ее необъятная фигура. В сравнении с духовностью это куда более весомые преимущества.
Интересно, что стало с матерью Хиллари? Неужели ее неукротимая воля и острый ум не совладали со старостью? Или она отошла от дел и предпочла доживать свой век рядовой монахиней? Вряд ли, решила Мириэл и от всего сердца помолилась перед распятием за мать Хиллари.
Опять взвыл ветер, и на побелке засверкали свежие брызги. Мириэл почудились голоса, и она повернула голову к двери. Время близилось к ночи, и скудный ужин, состоявший из горохового пудинга и ржаного хлеба, уже давно был съеден. За те три недели, что Мириэл провела в монастырском заточении, заведенный порядок ни разу не нарушался. Трапеза в сумерках, затем уединение в темноте до утрени.
Заслышав глухой стук отодвигающегося засова, Мириэл встала, сжимая у горла края одеяла. Дверь отворилась, впуская двух потрепанных ветром монахинь. Одна из них была ее постоянная надзирательница – угрюмая подружка Юфимии по имени сестра Игнатия. Ее сопровождала сестра Адела, которую Мириэл последний раз видела робкой послушницей шесть лет назад. С тех пор белый апостольник она сменила на черный – атрибут посвященной монахини. В руке она держала чадящий светильник.
– В гостевом доме тебя ждет посетитель, – сообщила Игнатия, неодобрительно хмурясь. Она выдернула из платка расстегнувшуюся булавку и решительно вонзила ее на место. – Мать настоятельница прислала нас за тобой.
– Посетитель? – Мириэл удивленно смотрела на женщин. Неужели Николас? У нее участилось сердцебиение.
– Твой муж, – сказала Игнатия. – И только поэтому мать настоятельница согласилась послать за тобой в столь поздний час – Она поджала губы, что означало: будь она настоятельницей, ее гость – муж или кто другой – ждал бы свидания до утра.
– Муж? – Сердце Мириэл продолжало быстро стучать. – Что ему надо?
Игнатия фыркнула.
– Полагаю, он сам тебе скажет, – недовольно ответила она. Было ясно, что она пребывает в неведении и это ее раздражает.
Мириэл сначала хотела сесть на тюфяк, скрестить на груди руки и заявить, что она не желает его видеть, но потом решила, что глупо упрямиться наперекор всему. Любой повод хорош, даже встреча с мужем, если это сулит ей временное избавление от промозглой сырости темной кельи. Возможно, он счел, что она достаточно наказана, и приехал забрать ее домой. Или у него есть вести о Николасе, о том, что тот наконец-то убит, и он прибыл, чтобы порадоваться ее горю. В таком случае келья, может, и предпочтительнее, подумала она. Однако в ней взыграло любопытство.
В сопровождении монахинь она покинула свое убогое жилище и по тропинке зашагала к главным зданиям монастыря и гостевому дому. Злой ветер хлестал женщин, трепля на них одеяния и платки; косой дождь колол, словно штопальные иглы; пламя в светильнике металось и чадило. У Мириэл мелькнула мысль, что можно бы попробовать нырнуть в темноту и скрыться, но она быстро отказалась от этой идеи. Она и так уже продрогла до костей, а без пищи и приличной одежды рассчитывать не на что. Она либо умрет от холода, либо забредет в трясину.
Женщины вздохнули с облегчением, когда ступили под свод крытой аркады и пошли вдоль стены сада возле монастырского кладбища. В просвете между летящими тучами замерцала луна, и они увидели, что дорогу им преграждает фигура с распростертыми руками, будто только что сошедшая с распятия. Адела вскрикнула и зажала рот кулаками. Сестра Игнатия, женщина более стойкая, вопль сдержала, но попятилась, будто норовистая лошадь, задом толкнув Мириэл так, что той, дабы не упасть, пришлось опереться на стену.
Сестра Игнатия почти мгновенно оправилась от потрясения и выхватила у Аделы светильник. Неровное пламя высветило в темноте лицо привидения. Оно было похоже на голый череп. На его макушке развивались седые лохмы, а глаза казались пугающе пустыми и в то же время пронизывали насквозь.
Адела заскулила и прижалась к Мириэл. Та в смятении и жалости смотрела на представшее ее взору зрелище.
– Матушка Хиллари? – робко окликнула она.
