Продолжая ковыряться в еде, Мириэл объяснила Николасу, почему ее гложет тревога за мужа.
– Предположим, они с Морисом де Лаполем объявили друг другу войну. Я уже видела подобное раньше. Когда я была маленькой, дедушка рассорился с одним суконщиком из-за поставок шерсти, дело доходило до уличных драк. Тот человек даже пытался поджечь наш склад. Это было ужасно, никто из нас не смел выйти из дома без вооруженной охраны. А совсем недавно у меня самой были неприятности с бывшим отчимом, когда он стал терять заказчиков из-за того, что я стала ткать сукно более высокого качества.
Николас поджал губы:
– Твой муж, насколько я могу судить, человек влиятельный и своего не уступит.
– Дедушка тоже пользовался влиянием. – Она раздраженно цокнула языком. – Я знаю, что Роберт сильный, но мне не хочется, чтобы камни летели в мой огород.
– Ты хочешь сказать, что де Лаполь может попытаться через тебя воздействовать на твоего мужа?
Мириэл кивнула и невесело рассмеялась:
– Ты меня презираешь, да? Моему мужу, возможно, грозит опасность, а я думаю только о том, как это отразится лично на мне.
– Нет, я тебя не презираю, но и не удивлен, – усмехнулся он и ножом указал на ее тарелку. – Поешь чего-нибудь. Сразу повеселеешь.
– Не хочу. Меня что-то мутит. – Но все-таки очистила от костей кусочек рыбы и положила его в рот.
Дверь отворилась, и вместе с порывом ветра с дождем в дом шагнул Сэмюэль.
– Я нашел его, госпожа, – торжествующе провозгласил он, довольный тем, что честно исполнил свой долг. – Он в таверне «Зеленая ветка». Просит передать свои извинения и говорит, что ему нужно закончить одно дело, из-за которого он может задержаться допоздна. С господином Николасом он встретится завтра.
Мириэл поблагодарила Сэмюэля и разрешила ему удалиться, а сама откинулась на спинку стула, испытывая облегчение, и расслабилась. Но есть ей по-прежнему не хотелось.
– Зря я волновалась, – тихо сказала она. – Видишь, какие шрамы оставляет в нас прошлое?
Николас вопросительно вскинул брови. Мириэл покачала головой:
– Мой отец совратил мою мать, наградил ее ребенком и был таков. Потом умер дедушка, оставив меня на милость отчима, а тот отправил меня в монастырь. Потом Герберт, да хранит Господь его душу. – Она перекрестилась.
Николас вертел в руке чашу, взбалтывая вино.
– Получается, что тебя всегда бросали те, кто должен был заботиться о тебе, – задумчиво произнес он.
Мириэл поджала губы, размышляя:
– В общем-то, да. Или бросали, или дурно обращались со мной, потому что я женщина.
– И это вынужденная самостоятельность превратила тебя в волчицу?
– Значит, ты считаешь меня волчицей?
– В доказательство у меня есть несколько шрамов, – сухо сказал он. – Я знаю, ты будешь бороться не на жизнь, а на смерть за то, что, по твоему мнению, принадлежит тебе.
Умен, усмехнулась про себя Мириэл, ишь как хитро выразился – не «то, что принадлежит тебе», а «то, что, по твоему мнению, принадлежит тебе». Корона королевы Матильды по-прежнему оставалась для них яблоком раздора, и, несмотря на перемирие, он явно не собирался забывать об этом.
Что ж, так тому и быть. Взяв со стола свечу, Мириэл решительно поднялась со стула:
– Пойдем, покажу тебе кое-что.
Николас осушил чашу и тоже встал.
– Это то, что я думаю? Она пожала плечами.
– Не могу сказать, я ведь не умею читать твои мысли, – сдержанно ответила она и прошла в коридор, он последовал за ней. Их тени слились в золоченом полумраке, когда она открыла дверь, которую Сэмюэль оставил незапертой на тот случай, если хозяин вернется поздно ночью.
– Неужели ты хранишь ее на конюшне?
– А что такого? В яслях родился Господь Бог, – сострила Мириэл, выводя его под холодный мелкий дождь. Свеча зашипела, затрещала, так что ей пришлось прикрыть пламя рукой. В воздухе запахло тяжелым восковым дымом. Лужи мерцали темными бликами, в темноте вырисовывались более темные очертания построек. В стойлах заволновались, перетаптываясь на месте, и зафыркали вьючные пони, но Мириэл повела Николаса не к конюшням, а к сараю, где хранилась шерсть. Отдав ему свечу, она отцепила со связки на поясе большой железный ключ и вставила его в замочную скважину.
– Меня заперли здесь в день перед отъездом в монастырь Святой Екатерины, – поведала она ему. – Я подралась с отчимом и едва не сожгла дом прямо у него на глазах. – Напрягая кисть, она стала поворачивать ключ в тугом замке, пока тот неожиданно не поддался. – Когда тебя держат за волосы и бьют, сопротивляться бесполезно.
– Но ведь ты сопротивлялась.
Она искоса посмотрела на его лицо, освещенное пламенем свечи. Вид у него был задумчивый, но ничто в его чертах не выдавало его мыслей.
– А ты разве не стал бы? – Она навалилась бедром на массивную деревянную дверь, открывая вход в просторное помещение рунного хранилища. На них дохнуло едким зловонием немытой шерсти и
