цифры на котором сменяли друг друга слишком медленно, как бы нехотя.
— Интересно, а почему вы не испугались?
— Не поняла.
— Почему вы не испугались двух искусственных интеллектов, работающих самостоятельно, без надзора? Даже бакунинцы чувствовали бы себя не в своей тарелке, общаясь с нами. Вам же, как конфедератке до мозга костей, следовало бы вопить от ужаса.
Шейн взглянула на хронометр. 07:48:01.
— Может, я так и сделаю, когда у меня появится возможность подумать. — Несмотря на работающую в полную мощность систему охлаждения, пот градом катил по лицу Шейн. Она облизнула соленые губы.
— Я признателен вам за вашу заботу о Мосасе.
Шейн кивнула головой внутри шлема, не спуская глаз с двери. Ей показалось, что она заметила что- то, и дала команду просканировать структуру двери. А Беспорядочный продолжал говорить.
— Он — самое близкое мое существо. Если по-вашему, что-то вроде сына.
«О Господи, — подумала Шейн, — пусть только кто-нибудь попробует сказать мне, что искусственные интеллекты не способны на проявление чувств…»
— Послушайте, Беспорядочный, не нужно меня благодарить. Мы ведь в одной команде — я, вы, Мосаса и все остальные — не так ли? Лучше скажите, имеете вы возможность наблюдать за коридором?
— Нет, они заперли меня в компьютере. Я могу принимать только ту информацию, которую они мне посылают.
Видеосенсоры шлема Шейн подстроились на восприятие инфракрасного излучения, и теперь она видела сквозь забрало, что дверь начинает раскаляться по краям. Волна тепла хлынула из коридора в компьютерный зал.
— Беспорядочный, они уже начинают кромсать дверь.
— Рановато, — спокойным тоном заметил робот.
— Сколько минут у них уйдет на то, чтобы прорезать ее?
— От двух до пяти.
— А Мосасе сколько нужно?
— От семи до десяти.
— Ну что же… давай прощаться, Беспорядочный. Рада была с тобой познакомиться.
— Ты можешь сдержать их. Основные силы еще не прорвались на борт, а в коридоре только пятеро морпехов.
— Да, пятеро… а я одна.
07:49:00.
Края двери нагрелись уже настолько, что раскаленные докрасна места стали видны невооруженным глазом. Вероятно, морпехи использовали режущую плазменную горелку. Шейн начала выводить регулятор мощности своего «МакМиллан-Шмитта» на максимальный разряд. Такой режим не рекомендовался, мягко говоря, при стрельбе в закрытых помещениях, особенно для широкоапертурных плазменных ружей. Шейн успела бы произвести только один выстрел. «Впрочем, второго выстрела, вероятно, не будет», — мимолетно подумала она.
— Что ты делаешь? — спросил Беспорядочный.
— Вывожу свою пушку на полную мощность.
— А это не опасно?
Шейн рассмеялась.
— Опасно…
Скорее самоубийственно. Помещение наверняка захлестнет обратным потоком плазмы, который способен зажарить ее до такой же кондиции, как и ломящихся в дверь морпехов.
Придется рискнуть.
— Метрах в десяти по коридору есть аварийный выход. Может попробуешь прорваться туда?
— Бесполезно. Они, конечно, заблокировали его. Она задумалась на секунду. — А может и нет… А, черт! Что толку гадать? Все равно надо ждать, пока они вскроют дверь… а потом видно будет.
— Будь осторожна.
— Постараюсь. — Шейн грустно улыбнулась. — А тебе, думаю, лучше запереться в своем чемодане.
Шейн услышала, как Беспорядочный втягивает свои кабели в кейс и захлопывает крышку, и вдруг в голову ей пришла мысль, что возможно, за дверью кто-то из ее друзей. Бывших друзей, поправила она себя. Но дело не в том. Дело в том, что она может сложить оружие, сдаться на их милость и тем самым спасти свою жизнь. Нет. Шейн стало мучительно стыдно за трусливую мыслишку.
— Сама постелила себе постель, — прошептала, она, — сама и ложись в нее. Спокойного тебе сна. Вечного.
От порога взвились тонкие струйки черного дыма. Края двери запылали малиново-красным светом, время от времени сквозь них прорывались яркие вспышки луча режущей горелки. Металл со внутренней стороны двери начал коробиться.
07:50:03
— Как думаешь, Беспорядочный, группе Доминика удалось уйти?
— Думаю, да, — донесся голос из динамика кейса.
— Прекрасно. Я рада.
— Ни о чем не сожалеешь?
— Только об одном.
— О чем же?
— Мне кажется, я всю жизнь занималась не своим делом.
В 07:50:30 дверь центрального компьютерного зала военно-транспортного корабля класса «Барракуда» «Кровавый Поток» рухнула вовнутрь, и бывший капитан корпуса морской пехоты Окцисиса Кэтрин Шейн открыла огонь.
Глава 36
07:48:00 годвинского времени.
Лифт медленно поднимался. Йоханн Леви невидящим взглядом смотрел на винтовку, лежащую на полу и вспоминал Паскаль. Двенадцать лет назад он был преуспевающим молодым юристом, успешно продвигающимся по иерархической лестнице. Ему светила блестящая карьера, предоставлялась прекрасная возможность быть включенным в состав светского кабинета министров паскальского правительства… Если бы не грянула революция. Если бы он не запаниковал. Если бы остался на Паскале.
Во всем виноват полковник. Именно Клаус Дахам, тогда еще капитан, потопил революцию в крови. Пятьсот погибших, в пять раз больше раненых и бесчисленное множество попавших в плен. Даже старейшины Паскаля, которые и запросили помощи у Земного Исполнительного Комитета, были потрясены. Леви принадлежал к либеральному крылу оппозиции, но когда он увидел, как исчезают один за другим его старые университетские друзья и соратники, он бежал, спасая свою шкуру от цепких лап ЗИКа. Леви оставил Паскаль, оставил конфедерацию, оставил все, что знал и чем дорожил. Оставил, чтобы в конце концов оказаться на этом дерьмовом шарике под названием Бакунин. Прошло столько лет, а Леви так и не смог простить себе этого. Самое страшное заключалось в том, что он расстался с самим собой. Он даже не посмел воспользоваться своей собственной выездной визой. Леви выкрал документы своего друга и удрал с планеты под его именем. Настоящий Йоханн Леви покоился где-то в безвестной братской могиле.
Животный страх за свою драгоценную жизнь заставил и его превратиться из паскальского адвоката нееврейского происхождения в бакунинского эмигранта-иудея. В течение последних двенадцати лет Леви упорно создавал себе репутацию пламенного революционера. Он стал революционером. Революционером,
