предприниматели, – не лучше и не хуже. Может, и есть среди бизнесменов ангелочки с крылышками, но лично он порхающих в белых одеждах бизнесменов не встречал. Тем более что налоги они платили, вернее, не платили, с учетом действующего в тот период законодательства, то есть без явных нарушений. Ну, использовали всякие лазейки, но это общемировая практика. Иначе бы и офшоры не появились.
Оправданий в свою пользу Дронов мог бы привести немало, но они на следователя не действовали. Получался диалог глухого с немым.
Обидно.
И самое страшное – ощущение, что «твой дом – тюрьма». Не выйдешь отсюда никогда, если не помрет карбонарий, заточенный в соседней камере и хранящий под жидкой подушкой план морского грота с сокровищами. В этом смысле аналогия с «Графом Монте-Кристо» была просто зеркальная. Единственное отличие – не видно в тюрьме карбонариев и что за узник в соседней камере, было совершенно неведомо.
Очень неприятно чувствовать себя пешкой в большой игре, когда от тебя ничего не зависит. Дронов был готов сотрудничать со следствием, но при условии, что на него не повесят того, чего он не совершал.
И вообще лучше бы договориться.
– Я готов на сделку, – сказал Дронов на очередном допросе, проанализировав возникшую ситуацию. Времени для этого в камере было более чем достаточно.
– Американских сериалов насмотрелись? Какая сделка? Пишите чистосердечное признание, а суд будет решать.
– В чем признаваться?
– А вот мы размотаем все, что вы творили в «Интер-Полюсе» с сообщниками, и будете признаваться по каждому пункту обвинения.
– Лично я законов не нарушал, – возразил Дронов.
– А вот с таким мнением, как говорится в анекдоте, вам нужно иметь зубов как минимум в два раза больше, – пошутил следователь.
Дронов опять загрустил.
Оставалась только одна надежда. Судя по вопросам следователя, от него ждали, что он «заложит» Крюкова и будет жаловаться: «Он меня заставлял, а я не мог отказаться, смалодушничал». Пока прямого разговора не было, но Дронов чувствовал, что к этому идет. Только вот что дальше? Ну, сдаст он Крюкова, но это могут подать уже как действия организованной преступной группы. Тогда будет совсем кисло – потянет на приличный срок.
«Значит, все же сделка! Пусть следователь отрицает такую возможность, иронизирует, высмеивает. Хорошо смеется тот, кто смеется последним. Не будем торопиться – когда их прижмет и они захотят взять за уши Крюкова, сильно захотят, вот тогда мы и поторгуемся», – решил Дронов. В его тюремном существовании появился какой-то смысл, и это скрашивало однообразные будни.
Он был готов рассказать все – разумеется, на выгодных для себя условиях. Все, кроме одной деликатной детали своей деятельности.
Но о ней никто и не спрашивал.
Настроение в конференц-зале разительно отличалось от праздничной атмосферы, царившей здесь же, когда обсуждался контракт о консалтинге и будущее компании рисовалось в самых радужных цветах.
«Мрачновато», – подумал Максимов. На месте, которое обычно занимал «узник совести» Дронов, восседал его заместитель Литвин.
Председатель Наблюдательного совета Крюков был необычно сдержан и замкнут. Брезгливо поджатые губы. Вместо неформальных брючат и спортивного поло – строгий костюм и консервативный галстук в полоску.
Присутствующие знали, что заставить Крюкова водрузить на шею галстук могли только визиты в Кремль или судьбоносные заседания Наблюдательного совета.
В данном случае полосатый галстук был сигналом бедствия, которое терпела компания.
– Господина Дронова на нашем совещании не будет, он приболел, – сообщил Крюков.
Судя по быстрым взглядам, которыми обменялись топ-менеджеры, истинная причина внезапного нездоровья генерального директора ни для кого не была секретом.
– Сейчас предложит на его место у кого со здоровьем получше, – прошептал на ухо своему соседу Саблину директор финансового департамента Костров.
Он уже положил на стол Крюкову заявление об увольнении по собственному желанию и чувствовал себя достаточно уверенно. В период, когда, по утверждениям следствия, «Интер-Полюс» уклонялся от уплаты налогов, Костров трудился в другой компании и не хотел, чтобы нынешний скандал портил его профессиональную репутацию.
– М-да, приболел, – задумавшись, повторил Крюков. – Господин Саблин, как у нас с поставками продукции, ну, кроме тех партий, которые арестованы на складах? – спросил он главного логистика.
– Отгрузили, – невероятно сиплым голосом доложил Саблин. Ему было трудно говорить, даже слезы на глазах выступили. Последние дни Саблин провел на бюллетене. Вредные коллеги поговаривали, что его болезнь носит дипломатический характер и он попросту хочет отсидеться дома. Однако страдающий голос Саблина опровергал досужие сплетни и был неоспоримым свидетельством того, что он пал жертвой жестокой ангины.
– Уже хорошо, а то некоторые спешат бежать с тонущего корабля, – похвалил Крюков и осуждающе посмотрел в сторону Кострова. – Напрасно. Тонуть мы не собираемся. А кризис полезен: сразу видишь, где слабые места. Пора нам обновить руководящую команду.
В зале воцарилось напряженное молчание. Видимо, назначением нового директора Крюков не ограничится. Потом неизбежно последуют увольнения.
Те, кто хочет уйти, уже подали заявления. Значит, у них есть готовые варианты. А остальные? Выйти сейчас на рынок с репутацией потенциально подозреваемого в экономических преступлениях, даже если человек ни к чему не причастен, все равно что быть уволенным с волчьим билетом. Никто не возьмет на работу менеджера, которого в любой момент могут потащить на допросы и обвинить черт знает в чем.
– Долго говорить не буду. Времени нет. Предлагаю Наблюдательному совету утвердить на должность нового генерального директора господина Максимова. Он молодой, но знающий менеджер. Успел вникнуть в бизнес компании. Вольем свежую кровь.
– Или новое вино в старые мехи. Результат понятно какой будет. – Костров вновь поделился сокровенными мыслями с Саблиным, однако тот никак не реагировал – воспаленное горло болело или не хотел, чтобы его заподозрили в сговоре с перебежчиком.
Настроение в зале стало еще более смутное. Ожидали, что новым генеральным директором станет Литвин. От этого по крайней мере понятно, чего ждать. А Максимов – кот в мешке.
– Николай Семенович, у меня сильные сомнения, – тут же вмешался вечный диссидент Аверкин. – Какой матерый Дронов, а «приболел». Да нашего юного друга они в рог скрутят, он даже пикнуть не успеет.
– А за что его скручивать, дорогой вы мой? Он ни в каких странностях не замешан. Только что из Лондона. Человек современный, компетентный. Ты чего беспокоишься?
– Да как же не беспокоиться! Из-за этих, как вы деликатно выразились, «странностей» мне скоро в транспортной компании зарплату платить будет нечем.
Аверкин был одним из старейших акционеров «Интер-Полюса» – не таким крупным, как Крюков, но значимым, и подпитывал от доходов компании свой собственный бизнес. Резкое ухудшение финансового положения «Интер-Полюса» ощутимо било его по карману, и рисковать он не хотел.
– Понимаю! Все хотим оставить как было. Уже не получится. Необходимо хирургическое вмешательство – иначе болезнь будет прогрессировать и придется всем нам «приболеть», как Дронову. Еще возражения есть?
– Я, кстати, не возражал, – поспешил поправиться Аверкин.
– Тогда послушаем соискателя, – предложил Крюков, сбившийся на преподавательскую лексику. Сказывалась его многолетняя деятельность в качестве члена Ученого совета одной из престижных московских академий.
