– Я не требую ответа немедленно, но еще раз прошу учесть, что промедление смерти подобно, – добавил Промыслов. – Пойдем ужинать.
– Спасибо, аппетита нет!
В школьные годы Петр Троянов жил в коммунальной квартире, выходившей окнами в темный внутренний двор. Дом располагался на пересечении Поварской улицы и Нового Арбата – напротив белокаменной церкви Преподобного Симеона Столпника. В его памяти остались рваные одеяла на продавленной кровати, больной отец на соседнем диване, зловонный коридор и вечно пьяные соседи. Отец Троянова был весьма любвеобилен, и Петр родился от его седьмой по счету жены. Мать вскоре умерла от рака, а папаша превратился в развалину. Петр всегда помнил его тяжело кашляющим семидесятилетним старцем, скорее подходящим на роль деда или прадеда. Впрочем, они жили дружно и никогда не ругались. В отличие от соседей-алкашей отец никогда не пил. Он просто болел и медленно умирал. Вместе с жильцами умирали и обветшалые коммуналки. Со временем все жилые помещения были выкуплены и превращены в офисы.
Однако этого времени Троянов не застал. После окончания школы он успешно сдал экзамены и поступил в Станкоинструментальный институт, но вскоре был отчислен за ссору с преподавателем. Петр не терпел грубости и унижения собственного достоинства. Он хотел тут же избить беспонтового препода, допустившего в его адрес издевательские, как ему показалось, замечания, но каким-то чудом сдержался. Вообще он легко пускал в ход свои могучие кулаки и бил всегда беспощадно, на поражение. Это не мешало ему оставаться добрым, отзывчивым и даже наивным в отношениях с близкими. Более того, он относился к той редкой категории людей, которые не задумываясь отдали бы последнюю рубашку и никогда не бросили бы друга в беде.
Несмотря на то что Петр заботой родителей в детстве был, мягко говоря, не избалован, он вырос высоким, красивым и на редкость сильным парнем. Черноволосый, с правильными чертами лица, излучающий внутреннюю силу и уверенность, Троянов пользовался успехом у девушек, но по натуре был мрачным однолюбом.
После исключения из вуза Петр охотно пошел в армию, отличился в антитеррористических операциях на Северном Кавказе и после завершения срочной службы остался служить контрактником. Поговаривали о том, что он стал подрывником в элитном спецназе.
Лишенный даже признаков страха, отчаянный и честный, живущий по понятиям, он пользовался в своем подразделении непререкаемым авторитетом. После демобилизации Петр вернулся в Москву и поселился в новостройке в спальном районе, где отец перед самой смертью успел получить однокомнатную квартиру взамен комнаты в арбатской коммуналке.
Троянов приобрел новый диван и кучу интересных книжек.
Две недели он беспробудно пил, а потом выбросил все пустые бутылки и прочий мусор, забил холодильник продуктами и обложился книгами.
Дни и ночи Петр проводил за чтением, время от времени покуривая привезенную из зоны боевых действий травку.
На улицу он практически не выходил.
Спустя примерно месяц Петр оделся в старую куртку, затрещавшую на его раздавшихся плечах, повесил под мышкой боевой нож, с которым не расставался, и отправился на поиски своего единственного оставшегося друга Сашки Максимова, с которым проучился десять лет в одном классе средней школы.
Коньяк был мерзкий, наверняка поддельное пойло. Сашка и Петр пили его прямо из бутылки, прикладываясь по очереди к горлышку.
На втором этаже зала под гордым названием «бельэтаж» было душновато. Но куртки они не снимали – намерзлись, пока гуляли на улице.
Вообще совковый кинотеатр был полным говном, как и мерзкий на вкус коньяк.
Фильм был неинтересным – на экране кричали, куда-то бежали, в общем, шумели. Но парням было хорошо. Постепенно наступало теплое блаженство.
Опять захотелось на свежий морозный воздух. Толкаясь и наступая на ноги шипящим, как потревоженные змеи, зрителям, они выбрались из кинотеатра в переулок, а затем на Триумфальную площадь, где заснеженный пролетарский поэт Маяковский, кокетливо изогнувшись, посматривал на толпы замерзших проституток.
«Пешков-стрит» напоминала парад жриц любви и одновременно одесский «Привоз» в часы пик.
– Понимаешь, Ленка реально медаль не получит из-за этого муделя. Он ей тройку выводит. Я ему печень вырву, падле! – Петр переживал из-за своей любимой девушки Лены Брагиной.
Преподаватель химии, маленький и очень придирчивый мужичонка, приехавший в столицу из далекой губернии и ненавидящий все московское, буквально травил красивую Ленку.
Видимо, из-за несбывшихся фрейдистских фантазий он не давал Ленке прохода и своими «неудами» лишал прелестницу если не утраченной ранее девственности, то по крайней мере надежды получить выпускную медаль и поступить на льготных условиях в вожделенный вуз.
У Петра даже не возникало подозрений в том, что Ленка может не знать химии. Ленка не могла ошибаться, лукавить и тем более обманывать. Она была близким, родным и любимым человеком. А препод, естественно, гадом и падалью.
– Я все продумал, – сказал Петр. – Где сучара живет, я узнал. Подожду его у подъезда, а когда войдет, ударю гирькой по затылку. Он меня не увидит. Пусть в больнице до экзаменов прокантуется.
– Ты же его можешь убить, – попытался образумить друга Максимов.
– Так ему и надо! Пусть не вые...ся, – убежденно сказал Петр.
На следующее утро уроков химии не было. Похороны химика состоялись на третий день, как и положено по православному обычаю.
Ленка поступила в институт, но встречаться с Петром категорически отказалась. Она обо всем догадывалась, и при виде Троянова ее начинало трясти от страха и отвращения.
– Петр, тебе его не жалко? – как-то спросил друга Максимов.
– Не знаю. Бывает, что и жалко, – признался Троянов. Уже потом он узнал, что после убийства химика трое ребятишек остались без отца.
– А если мы с тобой поругаемся, ты меня тоже смог бы? – Максимов не озвучил свою мысль до конца, но было и так ясно.
– Тебя никогда. Ты мой друг, – заверил Троянов и закурил.
Он всегда курил, пряча горящую сигарету в кулак, как это делали опытные пацаны во дворе.
При этом его красивое лицо было очень серьезным и задумчивым.
За окном было еще светло, хотя настенные часы пробили десять часов вечера.
Летом в Москве темнеет поздно, и, по наблюдениям Максимова, солнце особенно страстно отдавало свой жар именно к вечеру.
Екатерина опять пошла с кем-то из подруг в театр. Гастролировал Костромской балет, о котором рассказывали много занятного: на фоне космонавтов крепко сбитые костромчанки лихо отплясывали канкан, а затем маршировали под гордо развевающимся российским флагом. Катя звала Максимова полюбоваться этим прикольным зрелищем, но он, ссылаясь на усталость, предпочел остаться дома.
Кажется, она не обиделась.
В дверь неожиданно позвонили.
«Кто это в такое время? Вроде ни с кем не договаривались. Может, очередная подруга Кати? Они бывают бесцеремонными».
Однако на экране видеокамеры перед входной дверью отчетливо вырисовывалась мужская фигура.
«Странно, – подумал Максимов, – не подруга, а друг!»
Лицо пришельца от неяркого света разобрать было непросто, однако силуэт показался Максимову знакомым.
– Вы к кому? – спросил он по домофону.
– К Александру Максимову. Его друг Петр Троянов.
– Петруха, рад тебя видеть! Молодец, что пришел. Предупредил бы, да не важно. Заходи, раздевайся.
