– Ну что ж, не самые приятные новости, но временами бывало и хуже.
– Да, – кок серьезно кивнул, – я знаю человека, которому несколько не повезло. Он попытался пообедать акулой, но не учел, что у нее могли появиться такие же планы в отношении его. Так произошло, что она показалась богам более убедительной. Благословляю тебя его именем.
– Значит, ты отказываешься выполнять приказ капитана, чужак?
Загамба стоял перед Гроном, трясясь от ярости, но, помятуя об исходе первой стычки, не делал резких движений и держал свои жирные, потные ладони подальше от меча.
– Я уже ответил на этот вопрос, Загамба, а глухие или тупые могут спросить у нормальных соседей.
– Ты обозвал меня тупым?!
– Что же еще я должен о тебе думать, если ты, стоя от меня в двух шагах, не слышал то, что услышали даже марсовые.
Загамба издал яростный вопль и повернулся к капитану:
– Капитан, долго еще эта безродная скотина будет унижать честного ситаккца?
– Когда ты был честным, Загамба? И разве можно оскорблять славное имя нашего острова таким непотребным словом? – Капитан расхохотался. – «Честный ситаккец», умора!
Команда, до сих пор сдерживавшая смех, загрохотала во всю мощь своих легких. Капитан, отсмеявшись, вытер слезы и махнул рукой Грону.
– Ладно, чужак, ты славно отделал Загамбу, кончай это мясо, и пора считать доли.
Грон перехватил поудобнее короткий и неудобный аккумский меч и бросил взгляд на восток. На горизонте виднелся остров Аккум. Именно туда и шел торговец, которого они взяли сегодня с утра. Он перевел взгляд на палубу. Перед ним на коленях стояли два старика: заггр и владелец товара. Судя по заплатанному плащу торговца, тот переживал не лучшие времена, да он и сам признался в этом. Те, кто торговал в этих водах, порой сами затруднялись ответить, кто они – торговцы или пираты: корабль, перевозящий овечью шерсть, мог вполне взять на абордаж соседнего купца и прийти в порт назначения с двойным грузом. Так что чужакам здесь делать было нечего. Чем думал этот старик, когда принимал решение плыть на Аккум, зная, что придется пересекать ситаккские воды?.. Впрочем, вероятно, им двигало отчаяние. Он наотрез отказался платить выкуп и ждал завершения своего жизненного пути, сохраняя на лице скорбное, но твердое выражение. Очевидно, у его родных не было денег. Дядюшка Узгар рассказывал, что пираты частенько меняли безденежных пленных на их детей, причем охотнее всего брали дочерей. Этот либо был бездетным, либо слишком любил своих детей. Второй пленник, старый заггр, был спокоен.
После того как пленники были отсортированы и все, кто годился на продажу, спущены в трюм, капитан ткнул лапой в сторону оставшихся и рыкнул:
– Этих на корм акулам.
Заггр поднял на него глаза, в которых светилась какая-то странная предопределенность, и печально сказал:
– Не бери на себя права богов, человек. Лишь боги определяют, где и когда каждому кончить свои дни.
Капитан слегка оторопел от такой наглости, но тут вылез и Загамба:
– Давай, чужак, ты слышал, что сказал капитан?
Грон вытянул тот самый тесак, что получил в первый день от дядюшки Узгара, и перехватил его лезвием к себе. Ситуация становилась серьезной. Одно дело отшить Загамбу, другое – не выполнить прямой приказ капитана. Тем более ему, чужаку. Он плавал на этой галере уже два месяца. Вся команда, кроме груды Загамбы, давно считала его своим, но он так ни с кем и не сошелся достаточно близко. Для всех он был «безродным», и только дядюшка Узгар, корабельный кок, иногда снисходил до дружеской беседы. Грон облазал весь корабль: в свое время ему приходилось плавать на разных кораблях – от подводных лодок до шхун кипрских рыбаков и китайских джонок. Эта галера была тяжеловата, слегка перекошена и не совсем хорошо сбалансирована, но, в общем, была неплохим судном. Восемь раз за это время они брали торговцев на абордаж, а трижды двойки ситаккских галер пытались взять на абордаж их самих. Он многому научился: одно дело – отрабатывать технику боя холодным оружием с воображаемым противником, даже под руководством такого мастера, каким был Люй, а другое – реальный бой. К счастью, до французской или японской школы фехтования этому миру было далеко. Обучение технике владения оружием, по слухам, практиковалось только в армиях Горгоса и Элитии, да и там основное внимание уделяли тренировкам боевых перестроений. Так что на галере Грон был вне конкуренции. Конечно, в честной схватке. А так во время каждой схватки Грону приходилось хорошо защищать себе спину. Он убил двоих из груды Загамбы, и это не прибавило ему популярности в команде, но все было честно. Они пытались прикончить его, но сами, как говорили пираты, сходили покормить акул. И вот сейчас все летело к черту. Грон вздохнул.
– Ну ты че, чужак, заснул или тебе больше по нраву резать добрых ситаккцев?
Вот так. Эти люди за два месяца не посчитали нужным запомнить его имя, зато то, что он пришил двух из груды Загамбы, не забыли. Грон шагнул к старикам. Те подобрались, а торговец закрыл глаза, ожидая смертельного удара. Нет, Грон не мог убить этих людей. Не сейчас. На протяжении всех этих месяцев он ломал себя, пытаясь задавить, растворить удовольствие от убийства, которое заметил в себе, появившись на этой галере. Только-только он почувствовал, что что-то получается: он опять становился самим собой, он начал действовать в бою, как когда-то, четко контролируя свои эмоции и работая головой, – и вот сейчас… Грон испугался, что, если он даст себе поблажку, все рухнет. Но, с другой стороны, если он не выполнит приказ капитана, вполне может разделить судьбу пленников. Грон поднял меч над головой и несколько раз крутанул им. Черт возьми, надо было быстро что-то решать. Он повернулся к пленникам:
– Бегите к борту и прыгайте в воду, там полно обломков вашего корабля, если повезет, доплывете до берега. – И он двумя ударами меча перерубил веревки, стягивающие их запястья, и подтолкнул пленников к борту.
Торговец изумленно попытался что-то сказать, но заггр схватил его за руку и молча поволок к борту. Пираты завопили. Когда кто-то попытался броситься наперерез, Грон звякнул клинками, рубанув воздух перед его носом, и преследователь в панике отскочил назад. Грон, выставив клинки, развернулся к пиратам.
– Что это значит, чужак? – заорал капитан, а Загамба, возбужденно сверкая глазками, заверещал:
– Измена!
Грон стоял у борта, играя клинками. Капитан хищно ощерился:
– Ну что ж, Загамба, он твой.
Тот довольно улыбнулся и кивнул своей груде. Остальные пираты бросились к противоположному борту, освобождая место для схватки. Грон покачал головой и глухо произнес:
– Ты потеряешь много лой, капитан.
– Не цени себя слишком высоко, чужак, – пренебрежительно фыркнул капитан.
– Живым, взять живым! – заорал Загамба. – Я хочу, чтобы он умирал медленно.
Грон улыбнулся. Загамба совершил самую серьезную ошибку. Нельзя в схватке позволить ненависти одержать верх над разумом. Что ж, его ребятам придется дорого заплатить за это. Люди Загамбы, кольцом окружившие Грона, завопили все разом и бросились вперед. Он не стал ждать, пока их мечи дотянутся до него, и прыгнул навстречу двум самым здоровым. Простая истина боя: один, как бы он ни был умел, не может драться сразу даже против двух. Хочешь победить – навязывай свою волю, заставляй противников подчиняться твоему ритму – налетать на тебя по очереди. Пусть перерывы между атаками будут мизерными, но ты должен заставить их дать тебе эти перерывы. Грон был доволен тем, как шла схватка. Первого он уложил фазу. Тот не был готов к тому, что чужак оторвется от борта, прикрывавшего от нападения сзади, и прыгнет навстречу, – поэтому даже не успел опустить занесенную палицу. Грон насадил его на тесак, чуть повернул лезвие и выдернул. Второй получил коленом в живот, и, после того как он согнулся, Грон разрубил ему шею между четвертым и пятым позвонком. Выскочив за кольцо атакующих, Грон бросился вдоль левого фланга, рубя конечности и обрушивая аккумский меч на бритые затылки. Через несколько мгновений он вновь стоял спиной к борту, а нападавшие откатились назад, оставив на скользкой от крови палубе четыре неподвижных тела и еще троих, скулящих и прижимающих к груди обрубки рук.
– Ну что, капитан, не передумал? – Грон старался, чтобы его слова звучали ровно, но в глубине чувствовал, как дрожит от возбуждения.
Он мысленно выругался. Лучше б он прикончил этих стариков, один черт, сорвался. Но, с другой
