за искренние порывы души. Ведь ты решил убить меня сам, не по поручению Хранителей?
Сайторн с усилием кивнул. Они помолчали, потом Грон сказал:
– Я не жду от тебя ответа сейчас – Он наклонился и вытащил из-под стола туго набитый дорожный мешок, теплый плащ и бросил все это Сайторну, потом указал на кинжал и, достав ножны для него, негромко произнес: – Возьми. Поброди по долинам, посмотри, как живут люди и что им дало мое «грязное» знание, а если решишь принять мое предложение, подойди к воротам и покажи кинжал. Тебя проведут ко мне.
Сайторн с недоверием уставился на Грона, а тот улыбнулся и вышел из комнаты. Через полчаса Сайторн вышел за ворота крепости.
И вот сейчас он вернулся. Грон улыбнулся:
– Я рад.
В это мгновение полог палатки откинулся, на пороге вырос Франк. Было видно, что он очень измотан. Грон вскочил и усадил его на кошму у входа.
– Горгосцы вышли в сторону Роула, – заговорил Франк. Грон внимательно слушал, и Франк продолжил:
– Их около двухсот тридцати – двухсот сорока тысяч, но главное другое, – он перевел дух, – Лупоглазый объявил, что на праздник Воскрешения возьмет в жены Толлу.
Грон скривил губы в улыбке, но Франк покачал головой.
– Он загнал в святилище Девы всех ее сереброногих и пригрозил, что, если она не согласится, он отдаст их своим солдатам, а потом принесет в жертву Магру. И она согласилась. – Франк поморщился. – Но все это напрасно, Лупоглазый уже объявил гарнизону, что в честь его свадьбы он дарит им тысячу развратных элитийских рабынь. Грон побледнел.
– Праздник Воскрешения через четверть?
– Нам не успеть, – вздохнул Франк. Грон скрипнул зубами.
– Какой гарнизон остался в Эллоре?
– Тысяч пятнадцать, не больше. Грон вскочил на ноги:
– Дивизия успеет. – И крикнул в сторону полога: – Гагригд, ты уже давно там торчишь?
В ответ послышалось:
– Да, Грон, я уже приказал поднимать людей.
– Выступаем через час, – сказал Грон, – но ты остаешься с войском.
Гагригд вскинулся было, но смолчал. Когда Грон говорил ТАК, спорить с ним было бесполезно.
Конечно, арфисты все переврали.
Хитрый Упрямец никогда не имел крыльев. Среди воинов Грона не было младших сыновей богов, и их было больше тысячи, а точнее, почти три.
Грон вывел к Змеиному ущелью две тысячи семьсот сорок два бойца. Люди были измучены непрерывным шестидневным маршем. Грон остановился, посмотрел на светлеющий восток, жестом подозвал Ставра и, кивнув на белеющие камни дороги, приказал:
– Людям – шесть часов сна. За это время «ночным кошкам» заменить патруль. Будем надеяться, что сегодня никто из горгосских офицеров не будет особо проверять патрули. За полчаса до полудня, приспустив пики, чтоб они смотрелись не длиннее горгосских, церемониальным строем пройдете через Досониевы ворота – а ну как примут еще за одно подразделение, спешащее на церемонию, – и поднимитесь к площади у ворот акрополя. Если я в течение часа не открою ворота – уводи людей.
Грон полоснул тяжелым взглядом, предупреждая несогласие, и, повернув коня, двинулся вверх. Через несколько минут только сыпавшиеся камни указывали на то, что где-то наверху движется всадник. Ставр тряхнул своей знаменитой гривой, махнул рукой, подзывая Франка, и, спешившись, двинулся к выходу из ущелья.
Грон в полной темноте поднимался по крутому склону ущелья, он помнил этот путь еще со времен базарной стражи. Тропка была еле намечена, но Хитрый Упрямец, как обычно, каким-то шестым чувством угадывал, куда ставить ногу. Он тоже порядков подустал, но шел резво, и дыхание было спокойным, и Грон в который раз удивился, сколько силы и выносливости было в этом животном странного черно-серебряного окраса и несносного характера. Когда Грон перевалил через хребет, уже совсем рассвело. Он быстро спустился по террасам Сада сереброногих и остановив коня у зарослей мирта, спешился. Стена акрополя была не более чем в сотне шагов. Первоначально он думал оставить Хитрого Упрямца и, переодевшись в маскбалахон «ночной кошки», подняться по каменной кладке. Как прорваться к воротам и открыть их, а главное, как удержать их открытыми, пока не промчатся мимо, грохоча копытами, знаменитые «длинные пики» Дивизии, он не представлял. На протяжении всего марша эта мысль ныла в его голове, как застарелая заноза. Эта и еще одна. Он чувствовал себя как Авраам, убивающий сына своего Исаака. За малым исключением. Он знал, что над ним не было Бога, у него не было веры, зато были все основания для уверенности в том, что все, кто с верой и желанием следует за ним, на этот раз будут жестоко обмануты. И в конце пути их не ждет ничего, кроме смерти. Именно поэтому он был сейчас один. Гарнизон Акрополя, по его прикидкам, насчитывал не менее десяти – одиннадцати тысяч человек, и все они будут стоять в полном вооружении на широкой, мощенной мрамором площади между храмами и дворцом базиллиуса, кроме того, на церемонии, несомненно, будут присутствовать все высшие офицеры, жрецы и, по-видимому, коллаборационисты, так что помочь ему могло только чудо. А чуду все равно, сколько человек примут в нем участие, один или сотня. Зато в случае провала погиб бы только он один. А поскольку Грон твердо решил идти ва-банк, он шел на приступ пятнадцатитысячного гарнизона вооруженный, по существу, лишь собственным нахальством и некоторым опытом в сотворении чудес. И дай бог ему удачи. Аминь! Грон отошел подальше в сад, сел и привалился к стволу груши. Все это время у него где-то глубоко внутри теплилось странное чувство, что и на этот раз все обойдется. Может, это был самообман – человеку свойственно надеяться на лучшее, но тем не менее… Грон прикрыл глаза и расслабился. Раньше, когда ничего не приходило в голову и он чувствовал, что мозги закипают от неудачных попыток найти выход, он частенько забирался в укромный уголок и старался выкинуть из головы все тяжелые размышления, позволить мыслям бродить где-то по периферии сознания, и частенько случалось, что ответ приходил как бы сам собой.
Он очнулся от громких голосов. Солнце стояло почти в зените. Грон выругался про себя: тяжелый переход сыграл с ним злую шутку – он– заснул. Голоса приблизились. Грон вскочил и, подобравшись к миртовым зарослям, осторожно высунулся и посмотрел в сторону, откуда неслись голоса. Увиденная картина заставила его яростно стиснуть зубы. У Ключевого павильона расположились на отдых полсотни горгосских солдат. Как он мог упустить из виду, что горгосцам плевать на запреты элитийцев! Около дюжины солдат с громкими криками носились по саду, пытаясь поймать Хитрого Упрямца. Видимо, они только что его обнаружили, потому что командир этой полусотни, озабоченно осматривая сад, что-то приказывал десятникам. Догадаться, о чем он говорил, не составляло труда. Оседланный конь с полным снаряжением «длинной пики» Дивизии показывал лишь одно – где-то рядом прячется всадник, а может, даже и сама Дивизия. Для Грона это означало, что времени у него нет. Ни о каком скрытном подъеме теперь не могло быть и речи. Он еще раз выругался – все рушилось, и тут его как молнией ударило. Он внимательно осмотрел Ключевой павильон. Тот был построен совсем недавно, когда Толла организовала своих сереброногих и приказала разбить сад, куда имели доступ только женщины. Именно тогда был построен этот ступенчатый павильон, прямо над ключом нимфы Галлели. Но сейчас Грон видел перед собой лестницу, ведущую прямо на стену акрополя. Черт, если бы догадаться заранее, тут можно было бы провести сотню всадников, и все проблемы решились бы в одно мгновение. Но он был один…
Грон свистнул, и Хитрый Упрямец, до этого с шаловливым видом носящийся по саду, ускользая от охотников, развернулся и помчался к нему, стоптав мимоходом троих ловцов. Грон хлопнул в ладоши и крутанул кулаком над головой, показывая коню, что тот должен сделать. Хитрый Упрямец прибавил ходу, подскочил по дуге левым боком, и Грон на ходу запрыгнул в седло. Послышались сердитые крики, но конь перешел на галоп и помчался прямо сквозь толпу солдат. Грон судорожно прикидывал расстояние до ступенчатой крыши павильона – второй попытки не будет, а на каждом уровне конь сможет сделать не более двух-трех шагов. Посыл! Два шага, посыл! Еще три шага, посыл! И Хитрый Упрямец ступил передними копытами на стену. Задние ноги царапнули по каменной кладке, и конь вскарабкался на стену. Грон выровнялся в седле и поднял глаза. Прямо ему в лоб летело вращающееся блюдо, в котором, звеня,
