– А как же ваш холодильник подняли до потолка? – не выдержав стиля, спросил он Рахиль Михайловну.
Этот вопрос не был из числа тех, которые я называю изящными. Но он был по существу.
Рахиль Михайловна растерялась, потому что такие откровенные вопросы ей раньше не задавали. Их Честь тоже растерялись, потому что за последние лет пятнадцать ни один нарзас не подавал голоса в судебном заседании. Еще больше они растерялись, когда на помощь Рабочему пришла Колхозница.
– Может быть, у вас в квартире есть лестница? – спросила она потерпевшую.
– Конечно, есть, – ответила Рахиль Михайловна, – но мы ее год назад дали поносить соседям. Они зимой поменяли квартиру, а лестницу так и не отдали. Я вообще удивляюсь на этих людей. Как так можно – взять чужое и не отдать. Хотя что тут удивительного, – Рахиль Михайловна посмотрела в сторону Гридасова и тяжело вздохнула, – теперь так принято.
– Странно все это, – Колхозница, поджав губы, многозначительно взглянула на Их Честь, как бы призывая к совместной оценке вдруг открывшегося обстоятельства. Но Их Честь не оценили находчивости Колхозницы. Как раз напротив – Их Честь считали, что этим в некотором роде нарушается куртуазность поведения и что нарзасы выходят из-под контроля. Они, конечно, равноправные судьи, представители, так сказать, народа, но не до такой же степени.
– Больше вопросов нет? – подчеркивая слово «нет», язвительно спросили Их Честь.
– Есть еще пара вопросов, – напомнил я о себе. Решив доиграть гамму до конца, я спросил Рахиль Михайловну о том, какого размера, хотя бы примерно, был холодильник «ЗИЛ». Вполне естественно, что размер холодильника, а так же телевизора и остального имущества оказался больше, чем дыра в потолке. Для усиления эффекта я попросил огласить протокол осмотра места происшествия.
Реакция нарзасов была ожидаема. Их Честь не смогли остановить поток вопросов о том, каким же образом, по мнению потерпевшей, через эту дырку могли вытащить ее имущество. Нарзасы окончательно распоясались в своем стремлении отправлять правосудие. Был снова объявлен перерыв на десять минут.
Выходя из зала, Рабочий сделал мне знак глазами в сторону. Мы вышли на лестницу покурить.
– Как он это все вытащил? – полушепотом спросил меня нарзас.
– Никак, – полушепотом же ответил я, – его там просто не было.
Я чуть было не добавил: «На пидара клянусь!» – но клятвы не потребовалось, потому что Рабочий снова без джазовых тонкостей ошарашил меня:
– Тогда парня нужно оправдать!
Вот это глас народа! Настоящий экспонат с Выставки достижений народного хозяйства.
Уже не придерживаясь стиля, я ему рассказал, что народные заседатели – такие же судьи и имеют равные права с профессиональным судьей. Если считаете, что нужно оправдать, – оправдывайте несмотря ни на что.
На этот раз Их Честь вернулись после перерыва в плохом настроении. Рабочий и Колхозница, вместо того чтобы слушать, о чем им говорит профессионал с двадцатилетним стажем, стали спорить. Что они понимают в правосудии? Художественная самодеятельность! Этого ворюгу насквозь видно.
Но, кажется, она поставила нарзасов на место. Можно продолжать – полно и всесторонне, объективно и беспристрастно. Как всегда.
Переходим к судебным прениям. Государственный обвинитель, не раскрывая тайны проделанного им анализа доказательств, на основании вышеизложенного предложил назначить Гридасову наказание в виде семи лет лишения свободы.
Я же, не упоминая о клятве Гридасова, указал на то, что обстоятельства дела в том виде, в каком они представлены стороной обвинения, не подтверждены ничем. Выразил сочувствие потерпевшим по поводу безвременной утраты имущества и просил оправдать подзащитного.
Приговора ждали до самого вечера. Я все это время думал: выдержат нарзасы или сдадутся. Но они выдержали. Это стало понятно, когда суд в полном составе вошел в зал: Их Честь в зеленой кофточке – под цвет лица и нарзасы, не скрывающие улыбок.
Рахиль Михайловна подошла ко мне. За ее спиной стоял Моня, держа в одной руке пальто жены, а в другой – ее же сумку. Рот был свободен, но Моня молчал, глядя в уже почерневшее окно.
– И что же нам делать? – спросила Рахиль Михайловна.
– Не знаю, – мне было жаль потерпевшую, несмотря на профессиональную удачу.
– А я знаю, – вдруг сказала эта энергичная дама, повернувшись к мужу. – Надо было ехать с Риммочкой. И все было бы хорошо.
– И ты ходила бы там в своей каракулевой шубе, – впервые услышал я тихий Монин голос.
– Не ори на меня! Лучше помоги надеть пальто.
Моня подал жене пальто, и они пошли из зала, держа друг друга за руки. Внезапно Моня обернулся и спросил:
– Можно к вам обратиться, если что?
– Почему нет? – ответил я.
– Ну нет так нет, – вздохнул Моня и пошел догонять Рахиль Михайловну.
Гридасов тем временем с вещами и чистой совестью ждал меня на свободе у выхода из суда.
– Ну и что ты теперь думаешь по этому поводу? – повторил я свой вопрос.
– С меня магарыч…
На этом мы расстались. Он пошел на трамвайную остановку, а я – к своей машине.
В конце зимы мне позвонили. Незнакомый мужчина попросил на минутку выйти во двор – ему нужно кое-что от кое-кого мне передать. Я выглянул из окна. У подъезда стоял микроавтобус. Мужчина молча открыл заднюю дверь, вытащил ящик с коньяком и сказал:
– Это от Гридасова. Магарыч.
Я присвистнул от удивления. Мужик сказал – мужик сделал.
– А сам он где?
– В командировке, – многозначительно ответил незнакомец.
– Надолго? – догадываясь, поинтересовался я.
– На пять лет, – незнакомец развёл руками, – такая работа. А этот в Израиль уехал.
– Кто – этот? – Я не сразу понял, о ком идет речь.
– Ну, коллекционер. Мы думали, у него что-то стоящее, а там – одни спички.
Вечером мы с женой выпили коньяк за здоровье репатриантов Каценеленбоген. Напились до позеленения в мозгах. Но это можно было объяснить с точки зрения нормальной физиологии.
Танцы на воде
Вы когда-нибудь бывали на ростовской набережной? В путеводителях пишут, что это излюбленное место отдыха ростовчан. Я знаю, что ростовчане способны излюбить всякое место, где можно хоть полчаса посидеть вдвоем. Поскольку на набережной можно и посидеть, и полежать, и погулять, там всегда полно народа. Так было даже в те трудные для страны годы демократии, когда миллион не считался деньгами.
Вот в это самое время и в этом самом месте мы застали Жорика, героя очередной истории.
– Дорогие ростовчане и гости нашего города! – кричал Жорик в микрофон. – Приглашаем совершить увлекательную прогулку по тихому Дону на комфортабельном теплоходе. На борту проводится дискотека, работает буфет. Билеты продаются!
На самом деле билетов в кассе как бы уже не было, и кассир предлагала обратиться лично к Жорику. Тот сокрушенно качал головой, но потом входил в положение, брал наличные и делал знак матросу у трапа, чтобы пропустил.
С верхней палубы за процессом ревниво наблюдал помощник капитана – не столько потому, что был в доле, сколько для того, чтобы не допустить перегруза судна.
Жорик придерживал рукой тщательно уложенные волосы, чтобы ветер с реки не портил прическу. Жорик вообще очень следил за своей внешностью, потому что работал в шоу-бизнесе. Он был диск-жокеем. Бешеная популярность, головокружительный успех, огромные доходы – вот что такое дискотека на борту
