Ламы уже закончили оценку привезенного караваном груза и отложили то, что заберет монастырь. Еще до того, как мы прибыли, я заметила, что старый Таши собирается затеять целое представление из-за горсточки серебряных монет, которую должен нам заплатить, но Сембур, протянув руку, стоял с мрачно- решительным видом до тех пор, пока старик не открыл, наконец, свою сумку.
Через десять минут мы снова были в пути, мы возвращались в Намкхару – деревню, которая, сколько я себя помню, была моим домом и которая скоро перестанет им быть. Сембур был погружен в глубокое раздумье. Я понимала, что когда мы окажемся дома, он меня обо всем подробнейшим образом расспросит, поэтому пыталась припомнить каждое слово, произнесенное прорицательницей. Еще я размышляла о том, как поточнее перевести все это на английский. Два языка отличались настолько, что перевод с одного на другой всегда был очень труден.
Тени уже сгущались, когда мы прибыли в Намкхару. На юге под лучами гаснущего солнца вспыхивали огромные пики Аннапурна и Дхаулагири, к западу тянулась гряда Гималаев, так высоко поднимаясь в поднебесье, что казалась единым мощным и плотным облаком. Одним из моих излюбленных занятий было стоять на мосту в том месте, где речка делала изгиб около Намкхары, и наблюдать, как солнце заходит за величественные вершины гор. Когда же мне приходилось пасти яков и на заре гнать их в деревню на дойку, сердце мое наполнялось восторгом при виде того, как горы на востоке покрываются золотом, разбуженные и первыми встречающие начинающийся день. Однако в тот день, когда пришел последний караван, мне было не до того. Я была слишком испугана и расстроена.
Старый Таши повел караван к складу и помещениям для скота, которые находились посреди деревни. Быстро попрощавшись с Гхенлингом и еще кое с кем из спутников, мы с Сембуром свернули к двухэтажному дому ИЗ грубого камня и утрамбованной земли, где на первом этаже снимали комнаты у братьев – мужей Чхелы. Дом принадлежал им двоим, и после смерти Чхелы они женились на другой женщине – вдове с двумя детьми, которую звали Качке.
Мы медленно ехали по улочке, которая, извиваясь, вела к нашему дому, а вокруг шла оживленная торговля. Повсюду были лотки и лавки, увешанные гирляндами масляных ламп. Вот ювелиры, предлагающие разные сорта бирюзы, вот портные и торговцы тканями, здесь же зазывали прохожих предсказатели судьбы. Много продавцов овощей, зерна, масла, брусков чая, сахара и риса.
В других лавках торговали мясом – козлятиной, свининой, бараниной и курами. По соседству с ними продавали всякую религиозную утварь и изображения богов и святых – написанные на свитках и сделанные из металла, а также филигранные украшения из золота и серебра. Нас в Намкхаре знали все – ведь мы были чужеземцы. Даже если я проживу здесь всю оставшуюся жизнь, то все равно останусь для них иностранкой. Но все же у нас были среди Ло-бас друзья, как правило, родители детей, с которыми я работала или играла, и пока мы шли домой, нас несколько раз окликали, чтобы поздороваться. Я с облегчением поняла, что иноземный демон с юга до сих пор еще не прибыл в Намкхару, потому что будь это так, все говорили бы о появившемся в поселке чужаке.
Значит, мы в безопасности по крайней мере до утра, потому что Намкхару окружала высокая стена, в которой были только одни ворота. После того, как вошел караван, они уже закрылись на ночь. До зари стража не пропустит никого постороннего.
Теперь нам, конечно, придется уйти в другую страну, и я задавала себе вопрос, куда именно Сембур предпочтет отправиться. Демон должен прийти с юга, поэтому мы, вероятно, пойдем на север – в землю Бод или еще дальше, туда, где живут желтолицые люди. Еще я гадала о том, какое зло совершил Сембур, ибо, по словам девушки, демон был послан расправиться с Сембуром именно из-за этого. Что бы она ни увидела в той блестящей черной жидкости, здесь, несомненно, крылась какая-то ошибка. Сембур не мог совершить ничего дурного.
Первое, что мы сделали, придя домой, – это отвели наших пони в маленькую конюшню, накормили, напоили и почистили их. Ло-бас обычно так не поступали, но Сембур приучил меня к этому: 'Таков порядок, Джейни. Как бы ты ни устала, сначала позаботься о своей лошади, о своем оружии, о своих подчиненных, и только потом – о себе'.
Временами, когда я особенно уставала, но перед тем, как поесть или отдохнуть, должна была позаботиться о Пулки, я просто-напросто запрещала себе думать о том, что можно поступать иначе. Вот и сейчас, кормя и чистя Пулки, я отрешилась от всего остального. Даже этот день, когда требовалось поразмыслить о столь многих вещах, не должен быть исключением из правила. Все мое внимание сконцентрировалось на животных.
Перейдя через улицу и поздоровавшись с Качке, нянчившей новорожденного, мы наконец зашли к себе домой. На протяжении многих лет Сембур всячески старался сделать наше жилье как можно лучше, и ему это удалось. У нас было очень хорошо. Квартира наша состояла из гостиной, маленькой кухни с железной плиткой и спальни, которую Сембур три года назад разделил деревянной перегородкой, объяснив, что я становлюсь уже взрослой. Каменные полы были покрыты ковриками, а на стенах моей спальни Сембур, чтобы сделать ее понарядней, повесил несколько свитков с рисунками. У нас были кровати, два стола и четыре стула, все изготовленные плотником Тиму, а также несколько больших подушек и ящиков, в которых мы хранили одежду и другие пожитки. Окна занавешивали шторы из кожи яка. Мало у кого в Намкхаре были такие красивые окна.
Как только мы вошли, Сембур расстелил на столе старое одеяло и принялся тщательно чистить свою винтовку. Я на несколько минут открыла все окна, чтобы проветрить помещение, а затем достала из сумки кремень. На кусок бурого железняка я положила несколько сухих волокон из листьев горного растения, которое мы называли мургхим. Оно всегда вспыхивало моментально, и через несколько минут в большом очаге нашей гостиной уже вовсю горел огонь из сушеных ячьих лепешек. Я разожгла плиту в кухне, закрыла окна, зажгла несколько масляных ламп и отправилась с кожаным ведром набрать воды из сооруженного Сембуром каменного бака.
Пока в большом железном горшке на плите грелась вода, я, взяв несколько серебряных монет из полученной Сембуром платы, побежала на базар купить нам на ужин еды. По дороге домой мне попался маленький Армин, трехлетний сын Качке. Вместо того, чтобы играть с другими детьми, он сидел в одиночестве и выглядел очень несчастным. Армин, похоже, обрадовался, когда я взяла его на руки и отнесла домой.
К моему возвращению Сембур закончил чистить винтовку, распаковал наши сумки, отложил для стирки грязную одежду и аккуратно убрал все остальное. Он забрал большой чан с теплой водой с плиты, поставил на его место другой и ушел в свою комнату, где, опустив штору, мылся. Я слышала, как он, стоя в маленькой ванне, отдувается и плещется, поливая себя из кувшина. Закончив, он тщательно заточит свою бритву, аккуратно побреется, с особенным вниманием относясь к своим усам, кончики которых загнет с помощью воска, наденет чистую тунику, штаны и шерстяной жакет и будет, наконец, готов к ужину.
Я прошла на кухню, нарезала на мелкие кусочки купленный кусок баранины, насадила их на длинный тонкий шампур и поместили его над углями камина. Огонь там полыхал уже очень жарко. Я помыла и приготовила несколько луковиц, репок и капусту, сделала большую чашу цампы и отложила, чтобы заварить, кирпичики самого любимого чая Сембура.
