– Хорошо. Что это за дело?
– Как только Куэйл покинет Ларкфельд, немедленно увезите Элинор из 'Приюта кречета'. У вас могут возникнуть проблемы со слугой Куэйла, но пусть вас это не останавливает. Попросите майора Эллиота помочь вам. Сквайр тоже наверняка не откажется. Джейни говорит, что во всем Ларкфельде нет ни одного человека, который не был бы готов оказать вам поддержку. Так что… увозите ее!
Дэвид кивнул, в его глазах зажглась искра жизни.
– Отлично. А дальше?
– Привезите ее к моим родителям. Позовите профессора Мэнсона и врача, который понимает, что существует кое-что помимо пилюль и скальпеля. Лучше всего, предоставьте выбор врача Мэнсону. Я знаю, у него есть друг-медик, который практикует гипноз. Они вместе начнут освобождать Элинор от влияния Куэйла. Но вы должны быть возле нее, Дэвид. Говорите с ней, говорите о Ларкфельде, о том, как там было до появления Куэйла, о Джейни, о хороших временах и по сотне раз в день повторяйте, что вы ее любите, что она поправится. Мэнсон говорит, это может оказаться важнейшим фактором в ее лечении. – Адам улыбнулся. – Теперь последнее. Джейни хочет вам кое-что дать.
Я подошла к Дэвиду, вложила ему в руку серебряный медальон и поцеловала.
– Когда будет подходящий момент, передайте это от меня Элинор как знак любви, Дэвид. Я знаю, что она будет носить его, если Куэйл уедет. И попросите ее немножко помолиться за нас.
Месяц перед свадьбой я прожила в доме сэра Чарлза в Честер-Гарденс, заняв там свою старую комнату. После венчания я и Адам отправились в Суррей, чтобы провести там медовый месяц, которому предстояло длиться всего лишь три дня.
Я немного боялась, что мысли о будущем могут испортить нам эти несколько драгоценных дней, однако этого не случилось. Мы были глубоко, невероятно счастливы, и, возможно, наше блаженство было еще острее от понимания, что оно может оказаться скоротечным. Нам предстояли опасности, и исходили они не только от Вернона Куэйла. В Тибете английские солдаты под командованием полковника Янгхасбэнда продвигались с боями на север, в Лхасу. Они были далеко от нашего маршрута, но в такое время любой иностранец в Тибете может быть сочтен врагом. Я не понимала, каким образом Вернон Куэйл рассчитывает без проблем добраться до Шекхара и прожить среди кхамба, не подвергнувшись нападению, но не сомневалась, что так или иначе он сумеет справиться с ситуацией.
Мы отплыли на корабле под названием «Сатара» и на протяжении двадцатисемидневного путешествия до Бомбея становились все счастливее и счастливее друг с другом, ибо в то время были отрезаны от всего мира, пребывая в золотой неопределенности между прошлым и будущим, причем и то, и другое казались далекими и нереальными. По ночам мы лежали в объятиях друг друга, сложив рядом на полу матрасы с наших узких коек. Нам не хотелось разлучаться даже во сне. Частенько мы смеялись, как расшалившиеся дети, полностью забыв о том, что ждало впереди.
Однажды, когда голова Адама лежала у меня на плече, я спросила:
– Ты стеснялся меня, когда я была маленькой? Я хочу сказать – в пещере и потом.
Он рассмеялся, мое плечо обдало его теплое дыхание.
– Ты, значит, догадалась?
– Не сразу. Когда тебе пришлось ухаживать за мной и мыть меня, ты все время рокотал, как гром, и мне казалось, что ты сердишься, но когда я стала соображать лучше, то поняла, что ты просто конфузишься.
– Любимая, я просто не знал, как обращаться с той смешной, костлявой, отважной малышкой. Никогда не имел дела с подобными существами.
– Но ведь сейчас я не костлявая, правда?
– Ни в коей мере.
– И теперь ты знаешь, как со мной обращаться, да?
– Надеюсь, что так. О Джейни, я просто сгораю от любви к тебе.
– Ты говоришь так только потому, что я – богатая принцесса.
Мы расхохотались и повернулись друг к другу, чтобы поцеловаться.
То были воистину дивные дни. Мы проплыли через Средиземное море, потом через Суэцкий канал и Красное море и повернули на восток, чтобы пройти последние две тысячи миль, остающиеся до Бомбея. Там мы расстались с райским маленьким миром «Сатары» и приготовились встретить будущее. Еще одну тысячу миль мы проехали на поезде через бесконечные равнины. Стояла невыносимая жара. Три дня и три ночи мы двигались строго на северо-восток, проехав Бхопал и Джханси, затем через Ганг к Лакнау, но потом повернули на восток и оказались в Горакхпуре, гарнизонном городке, где некогда я лежала в больничной постели, обливаясь слезами из-за того, что потеряла своего единственного на свете друга.
На третий день пути наш поезд в течение трех часов проезжал по юго-восточной части княжества Джаханпур. Как и повсюду в Индии, прекрасное сосуществовало здесь с уродливым. В какой-то момент в отдалении мелькнули башни дворца. То было место, где я родилась, и тем не менее я не ощущала с ним ничего общего, не испытывала ни малейшего желания остаться и узнать мир моего прошлого. Будучи здесь чужой, я собиралась оставаться таковой и впредь.
В Горакхпуре мы купили лошадей, корзины, припасы, одежду и яка, которого тут же нарекли Нав Второй. Немало времени ушло на выбор лошадей. Мой конь был серым, Адама – темно-гнедой масти. У них были индийские имена, но я немедленно переименовала серого в Нимрода, в честь своего любимца в 'Приюте кречета', а Адам назвал своего коня Пастором, потому что у того вокруг горла был забавный белый воротничок, напоминающий воротник викария. Через сутки мы тронулись из Горакхпура на север, чтобы проделать в обратном направлении путешествие, которое мы, ребенок и совсем еще молодой человек, почти юноша, совершили ровно семь лет назад, в год Огненной Птицы.
Вновь мы, казалось, были отрезаны от всего мира, путешествуя сначала по известковым холмам, затем по густым лесам и далее, через холмы, на север, в страну гор. Климат был тяжелым, и путешествие – нелегким, но нам было хорошо друг с другом.
Через двадцать дней мы прибыли в Смон Тьанг, и вновь у меня не родилось ощущения, что я вернулась
