женщина и стыдливым движением руки смахнула слезу, скатившуюся у нее с ресницы.
Нюта опять ласково ей улыбнулась и продолжала обход палаты.
Было около полуночи, когда, напоив последнюю больную, Нюта готовилась уже идти в мужское отделение на помощь дежурной Клеменс. Но неожиданный шорох в углу заставил ее быстро обернуться и чуть не вскрикнуть от испуга.
Койка Джиованни была пуста. Больной мальчик в длинной, белой, до пят, больничной рубахе быстрыми неровными шагами бежал, шлепая голыми пятками по полу, по направлению к двери. Его лицо было красно, как кумач. Он быстро размахивал руками, а черные глаза, наполненные безумием горячки, бессмысленно таращились из-под сведенной линии бровей.
— Джиованни! Куда ты? Остановись! — вырвалось испуганно и громко из груди Нюты, и в два прыжка она настигла его.
— Остановись, Джиованни! Куда ты! Ложись в постель, дорогой мой!
И она схватила за плечи ребенка, силясь поднять его и унести.
Но изумительно ловким поворотом тела, изогнувшись, как кошка, Джиованни вывернулся из под руки Нюты и бросился за дверь, гулко шлепая босыми ножками по каменному полу коридора.
Нюта что было духу кинулась за ним. Было что-то жуткое в этом беге больного, охваченного безумием тифозной горячки, мальчика. Его исхудалые ноги не успели однако утерять изумительную быстроту, или, быть может, горячка давала им эту быстроту. Запыхавшаяся, бледная от бега и страха за участь больного, Нюта мчалась за ним стрелой. Как нарочно, в длинном коридоре барака не было ни души. В приемной больницы — то же. Крикнуть, позвать на помощь нельзя было. Криком Нюта могла бы на смерть перепугать больных. А многие из них были так слабы.
Джиованни между тем все несся вперед.
Вот он уже в конце коридора… Там белеется входная дверь, ведущая на террасу и в сад… Если дверь окажется запертой — спасение: Нюта схватит охваченного припадком безумия мальчика и унесет в барак.
— Джиованни, стой! — послала она еще раз в пространство, задыхающимся от волнения и бега голосом. — Ради Бога, стой, Джиованни!
Джиованни как будто не слышал слов Нюты. Он в два прыжка перерезал остававшееся ему до двери пространство, схватился за ручку ее, и изо всей силы рванул дверь к себе.
Нюта тихо ахнула и кинулась за ним… Холодная, сырая струя осеннего ночного воздуха ворвалась в коридор. Ночная мгла, чуть освещенная уличными фонарями, прокрадывалась в сад. Сбежать по каменным ступеням террасы и, что было духу, пуститься вдоль по дорожке, шурша опавшими листьями, было для Джиованни делом одной секунды. В одной длиниой больничной рубашке, худой, костлявый, с горящими огнем безумия глазами, он походил на призрак.
Нюта поняла одно: если она не настигнет сейчас, не остановит мальчика, он выбежит на улицу, где неизбежная гибель ждет Джиованни. Он мог попасть под колесо экипажа, под трамвай, наконец, в реку, бурливо плещущую там, за набережной, свои мутные октябрьские воды…
И вне себя от ужаса Нюта крикнула на весь сад:
— Стой, Джиованни! Тебе говорят, стой!
Вероятно, много силы, силы смертельного отчаяния и ужаса было в этом крике обезумевшей от страха за жизнь мальчика Нюты, — крик этот долетел до ушей Джиоваыни, и он сразу, как вкопанный, остановился на дорожке и повернулся к своей преследовательнице лицом.
— Джиованыи, миленький, дорогой! — закричала Нюта. — Вернись, Джиованни, подойди ко мне!
Болыпие глаза мальчика, горевшие нездоровым огнем, впились в нее.
— No!(Нет!) — произнес он решительно и упрямо замотал бритой головенкой, щелкнув зубами.
— Милый, хороший!.. Джиованни!
— No!.. No!.. No!..
И так как Нюта все приближалась к нему, он быстро наклонился к дорожке и поднял камень.
Теперь лицо его исказилось злобой. На губах проступила пена, глаза блеснули предостерегающим исступленно-злым огоньком.
— Si conserve!Guai a te! (Берегись! Горе тебе!) — крикнул он и угрожающим жестом взмахнул рукою.
На минуту Нюта остановилась из чувства самосохранения. Но в следующую же секунду снова метнулась к нему.
— Ты вернешься со мною в дом, сейчас же, Джиованни! — повелительным криком сорвалось с ее уст. — Сейчас же, Джиова…
Она не договорила. Мальчик взмахнул рукою. Камень, метнулся, и крик, вызванный нестерпимой болью, огласил сад…
Что-то с мучительной силой ударило в лоб Нюту. Острое как нож, физическое страдание на миг заглушило все остальные ее чувства, голова закружилась, в глазах потемнело. Инстинктивно поднесла она руку к виску. Что-то теплое, липкое, влажное и противное текло по нему, застилая глаз и верхнюю часть лба как бы раскалывая ее от боли…
Нюте показалось мгновенно, что темное ночное небо с золотыми точками звезд опускается ей на голову, земля колеблется под ее ногами, почва уходит под ней.
— «Сейчас обморок… Я упаду… Джиованни убежит и все погибло!» — вихрем проносится в раненой голове Нюты тревожная полусознательная мысль. Она собирает последние усилия воли и почти со сверхъестественной силой бросается к замешкавшемуся мальчику, цепко охватывает руками горячее, как огонь, тело, поднимает его и несет, прижимая к себе…
Дяаованни мечется и бьется у нее на руках, как подстреленная птица, стараясь изо всех сил выскользнуть, и пронзительно, совсем по-звериному, визжит на весь сад.
Но цепкие руки Нюты сплелись как клещи вокруг тонкого извивающегося стана мальчика. Исхудалый, как щепка, за болезнь, Джиованни легок, как перышко, но для Нюты тяжесть его тела сейчас не под силу. Ее ноги подкашиваются, в глазах стоят огненные круги, кровь льет, не переставая, и своей липкой жижей залепляет глаза…
— «Надо донести его до барака, надо, во что бы то ни стало!» — с поразительною ясностью, резко, подобно огненному молоточку, дробно выбивает мыслв в ее мозгу.
И она последними усилиями умирающей воли принуждает себя идти отяжелевшими от потери крови ногами.
— «Боже мой, помоги только дойти! Только дойти!»— выстукивает ее мысль.
— «Еще немного… Еще… Ну, будь же сильною, Нюта! Будь сильною!..»—мысленно подбодряет себя девушка.
К счастью, Джиованни не бьется, не трепещет больше. Он затих.
Вот и первая ступень… вторая… третья… Ох, сколько их!.. Нет конца… Лестница растет… растет с поразительной быстротой на глазах Нюты, принимая исполинские размеры… Она все выше-выше, выше крыш и трубы барака, до самого неба, до самых звезд…
— «Нет, не подняться по такой лестнице ей, Нюте. Нет. Ни за что!»
Усталая мысль кружится вяло в раненой голове. Ноги подкашиваются, тяжелые, точно налитые свинцом. Только руки железными тисками обвивают распластавшееся в жару маленькое тело итальянца.
— О, Господи! Скорее бы, скорее! — срывается стоном, воплем с губ Нюты. И она почти валится на каменные плиты лестницы… Тут минутное бессилие проходит сразу. Что-то светлое, яркое ударяет по лицу и четкими белыми пятнами выделяется в полумгле чуть освещенной ночи.
— Сестра Трудова! Джиовании!.. Как вы сюда попали?! Господи, да что же это! — слышит Нюта близкие и в то же время далекие голоса, и действительность перестает существовать для девушки…
