сверху о том, что смеяться она может после.
В это время дверь столовой открылась, и там показался черноволосый итальянский мальчик.
— Джиованни, Джиованни пришел! Иди помогать нам, Джиованни! — послышались веселые голоса.
Маленький итальянец стоял, с бессознательной грацией облокотившись о косяк двери.
Его глаза с восторгом впивались в нарядную красавицу-ель. Он еще не видал в жизни своей подобного зрелища.
— Il Natale (Рождество Христово), — прошептал он, указывая на изображенную на звезде картину Вифлеемского события своим смуглым пальчиком.
— Помоги нам повесить вот это, Джиованни, — просила черненькая Двоепольская, нагружая мальчика ворохом картонажей.
Маленький итальянец не сразу понял, чего именно от него хотят, но затем сообразил, вспыхнул от восторга и стал хлопотать вокруг елки.
По временам его большие черные глаза останавливались на Нюте, а розовые губки блаженно шептали ей одной:
— О, mia sorella… Джиованни счастлив… Папо добрый… другие тоже… Старая сениора, sorella начальница, проходила вчера по лестнице, когда Джиованни подметал ступени, и дала монету Джиованни… Все добрые к Джиованни, но Джиованни любит больше всех sorella Марину. Так любит, что умрет за sorella Марину, если она велит…
Теперь глаза мальчика впивались в лицо Нюты с таким явным выражением обожания и преданности, что молодая девушка невольно наклонилась к ребенку и, обняв его, поцеловала в черную кудрявую головку.
Мальчик ответил Нюте горячим поцелуем.
— Небось, сестру Трудову любит, а меня нет, — притворно-обидчиво произнесла подоспевшая Розочка.
— Нет, нет, и вас любит Джиованни, только не так, как sorella Марину, — застенчиво пролепетал сконфуженный итальянец.
— А меня, небось, не очень? — тяжело сползая со своей вышки, пробаснла Кононова.
— Всех любит Джиованни. Dio grande (Великий Бог) велит любить всех.
— Ну, вот и поладили, — захохотала Кононова.
— А sorelly помощницу любишь? — лукаво сощурилась на мальчика Розочка.
— Di chi? (Кого?) — не понял тот.
— Марию Викторовну, знаешь эту?
Тут Розочка выпрямилась, как палка, сложила руки коробочкой, высоко вскинула брови и, сделавшись как две капли воды похожей на Марихен, мелкими шажками затрусила по комнате.
— Ха-ха-ха-ха! — засмеялись сестры.
— Ха-ха-ха! — засмеялся Джиованни.
Вдруг и сестры, и мальчик смолкли сразу. Смех затих. Неловкое молчание воцарилось в столовой.
На пороге комнаты стояла сама Мария Викторовна с высоко приподнятыми бровями и приторно любезной улыбочкой, не то ехидной, не то насмешливой на тонких губах.
Улыбка сбежала мгновенно с лица Марихен. И два пятна румянца вспыхнули на ее щеках.
— Что он сделал с полом, этот несчастный? — почти с ужасом вскричала она. — Пол еще только накануне мыли, ох, Боже мой!
И ее мечущийся взгляд перебегал с Джиованни на пол комнаты, с пола комнаты на Джиованни, с испуганным видом прижавшегося к Нюте и недоумевающими глазами глядевшего на волнующуюся «помощницу».
— Ах, да, вот… действительно, пол… Как это мы не заметили раньше — первая спохватилась Юматова, сокрушенно покачивая головой.
Весь пол столовой был в грязных небольших лужицах. Это Джиованни, принесший снегу на подошвах сапог, испортил таким образом чисто убранную комнату.
— Дементия сюда, Дементия со шваброй и тряпкой! Он дежурный сегодня по столовой, — волнуясь приказала Марихен. — А ты, мой милый, ступай к себе, тебе не место здесь, ты только производишь беспорядок. Ступай в свою комнатку. Когда зажгут елку и приведут детей, тебя позовут.
И слегка подтолкнув мальчика в спину, она выпроводила его за дверь.
На месте Джиованни очутился Дементий.
— Вот вытрите, — приказала ему Марихен, — Джиованни натоптал здесь снегу.
— Это что такое? Никак в праздник убирать заставите? Скверный мальчишка напачкал, а я тут возись! Да ни в кои веки! Пущай сам моет! Что я ему лакей что ли? — заворчал Дементий, разводя руками.
Он был заметно навеселе, и его маленькие глазки вызывающе и дерзко поглядывали на всех.
Мария Викторовна вдруг вспыхнула несвойственным ей гневом:
— Нет, вы вытрете, раз я вам приказываю, или я вас выгоню сию же минуту, потому что вы дерзки и пьяны!
Это было так неожиданно для Дементия, что он невольно повиновался и, угрожающе взглянув в глаза стоявшей ближе всех к нему Нюте, принялся за чистку, ворча и ругаясь себе под нос.
Принялись и сестры за прерванное дело, но прежнее приподнято-веселое настроение как-то исчезло внезапно, без следа.
Незначительный, по-видимому, случай спугнул беспечную праздничную веселость…
В этот день не было общего стола. Обедали каждая у себя в комнате, так как столовая была отдана под елку.
Наскоро оправившись с казенным обедом, Нюта взяла со своей тарелки приготовленное в этот день на третье блюдо песочное пирожное и, завернув его в бумажку, понесла Джиованни.
Она ежедневно делала это, отдавая свою порцию сладкого маленькому итальянцу.
Быстро спустившись по лестнице, пустынной в этот обеденный час, она вбежала в швейцарскую и очень удивилась, не видя там, обычно поджидавшего ее в это время y дверей своей каморки, Джиованни. Впрочем не один итальянец, но и Антип отсутствовал к крайнему изумлению Нюты.
— Джиованни, — тихонько позвала она, — иди скорее, Джиованнин, я что-то принесла тебе…
И вдруг, она вздрогнула всем телом. Из каморки швейцара послышался короткий, резкий вопль, мгновенно придушенный и перешедший в стон, чуть слышный и слабый. Затем еще стон… Другой… Третий… Потом удар чего-то хлесткого, сильного по мягкому предмету. И опять стон, еще более глухой, но протяжный… И удары, удары, снова посыпавшиеся без счета и числа…
Бледная, испуганная, с промелькнувшей в мозгу с быстротою молнии догадкой, Нюта рванулась вперед к двери, схватилась за ручку ее, дернула к себе, но, увы, дверь не поддалась: она была закрыта изнутри задвижкой.
— Отворите сию минуту, или я позову сторожей, всю общину, позову сейчас же — кричала она, ударяя своими маленькими кулаками в дверь.
Странные звуки в комнатке прекратились сразу. Что-то с шумом задвигалось там, и чей-то грубый: голос произнес со злобой:
— Ну, будет с тебя! Попомнишь до следующих ремней! будет!..
И тихий жалобный вопль боли и муки….
— Джиованни!.. О, Господи, его бьют!
Вся кровь бросилась в лицо Нюты.
— Если вы не откроете тотчас же, я… — вне себя вскричала девушка и рванула ручку. Щелкнула задвижка, распахнулась дверь, и на пороге ее Нюта увидела ненавистную ей фигуру Дементия.
Служитель, пошатываясь, едва держался на ногах… Его налитые кровью глаза блуждали, его лицо, перекошенное гримасой исступленной злобы, было багрово-красно. Дрожащими от бешенства руками он старался застегнуть ременный пояс на себе, но это никак не удавалось ему.
В раскрытую дверь каморки Нюта увидела растрепанную, смятую кровать Антипа, а поперек нее извивавшуюся от боли, корчившуюся маленькую фигурку, плакавшую навзрыд.
