– Не знаю, – ответил он.
– Это связано с делом Морреза?
– Да. Вероятно.
– Ты делаешь что-нибудь плохое?
– Плохое? Нет, конечно. Почему ты так подумала? Дженни пожала плечами:
– Ну... просто соседские ребята смотрят на меня теперь как на прокаженную. И я... я подумала, что может быть ты делаешь что-нибудь плохое?
– Нет, Дженни.
– Ну ладно, – сказала она и немного помолчала. – Мама видела мальчика, которого забрала полиция.
– Какого мальчика?
– Того, который написал тебе угрожающее письмо. Об «альбатросах». После того как тебя избили, полиция наконец начала почесываться.
– Дженни, что за выражения?
– Ну ладно. Только его забрали, папа, а он калека. У него полиомиелит, и он хромает. В газетах была напечатана его фотография. У него такое грустное лицо, папа! И я подумала: каково это быть калекой и расти в Гарлеме? Ты понимаешь, что я хочу сказать?
– Да, пожалуй.
– Сегодня утром мама говорила с ним. Полиция ей разрешила. Она спросила, действительно ли он хотел выполнить свою угрозу тебя убить.
– И что же он сказал?
– Он сказал: «Да, черт побери! Стал бы я иначе писать». – Она помолчала. – Но он тебя не бил. Он даже не «альбатрос», у него есть алиби... А тебя скоро отсюда выпустят?
– Примерно через неделю.
– Они сильно тебя избили?
– Да.
– Скажи, папа, как бы ни закончилось это дело, тебя... тебя могут снова избить?
– Пожалуй.
– И ты не боишься?
Он встретил ее взгляд и понял, что она ждет честного ответа. И тем не менее он солгал ей.
– Нет, – сказал он. – Не боюсь. – И тут же понял, что совершил ошибку.
Дженни отвернулась.
– Ну что ж, – сказала она, – мне пора смываться. Мама просила передать тебе, что она зайдет вечером.
– Ты ведь придешь ко мне еще, Дженни? – спросил он.
– А ты хочешь, чтобы я пришла? – сказала она и опять посмотрела ему в глаза.
– Да, очень.
– Тогда постараюсь, – сказала она.
– Может... может тогда мы сможем поговорить? Когда не будет сиделок и нам никто не помешает.
– Да. Как мы разговаривали с тобой, когда я была маленькой.
– Да.
– Раньше чем через неделю я не смогу, – сказала Дженни. – Мама отправляет меня в Рокуэй погостить у Андерсонов. По-моему, мама боится, что в городе со мной может что-нибудь случиться.
– Понимаю, – сказал Хэнк.
– А ты тоже думаешь, что со мной может что-нибудь случиться?
– Не знаю.
– Ну что ж. – Дженни пожала плечами. – Тогда я пойду, папа. – Она наклонилась над кроватью и торопливо его поцеловала. – Поскорее выздоравливай.
Она пошла к двери, и дверь тихо затворилась за ней. Она ушла.
Следующая неделя тянулась очень медленно, хотя Карин навещала его каждый день. Он без конца размышлял о том, что с ним случилось и чувствовал, что никогда не поправится настолько, чтобы забыть об этом вечере, забыть безмолвную свирепость избивавших его ребят. Это избиение многому его научило. Человек был совершенно беспомощен, когда на него нападала банда, хладнокровно и продуманно избивавшая его. Такое избиение не было продиктовано слепой яростью именно этой минуты и от этого становилось еще более страшным. Хэнк знал теперь, что человек, которого избили таким образом, никогда уже не сможет забыть боли, унижения и опустошающего ужаса своей беспомощности.
Однако гарлемские банды дрались непрерывно. Простая логика подсказывала, что в каждой стычке кто-то побеждал, а кто-то проигрывал, и, следовательно, каждый член банды не раз должен был испытывать боль поражения в схватке. Но ведь схватка, напоминал он себе, это не избиение. И все же
