уцелевшие романтики напрасно мечтали о возрождении коллективного разума.
Впрочем, дом номер 13 явно отличался от многих других, стоявших вдоль пыльной Тополиной улицы. У этой коробки, выкрашенной в красно-желтую клетку, была душа. Ее звали дядя Петя.
Он слыл местной звездой, без которой не обходился ни один мало-мальски значимый праздник. Причин тому было несколько: во-первых, Петр Аркадьевич умел создавать алкоголь из воздуха в самые ответственные моменты, когда ни у кого не было ни желания, ни здоровья бежать в магазин к автобусной остановке; во-вторых, Петр Аркадьевич знал кучу анекдотов на все случаи жизни, коими затыкал любую неловкую паузу в разговоре; в-третьих, дядя Петя — в прошлом преподаватель музыкального училища — почти всегда носил с собой аккордеон.
Фамилии его никто не знал, поскольку он всегда представлялся либо дядей Петей, либо по имени- отчеству и документов никому не показывал. Возраст его тоже никто определить так и не сумел, хотя причудливый рисунок морщин на смуглом лице, неэлегантно заросший подбородок и спрятанная за бодрой улыбкой вселенская тоска позволяли предположить, что мужчина пожил при всех шестерых генсеках КПСС, причем пожил далеко не в шоколаде. В какой квартире он живет — толком никто не знал. Поговаривали даже, что он вообще обитает в одном из давно обжитых соседних домов или в другом конце города, а может, и бомжует на задворках гаражей, иногда выползая к людям по вечерам, словно оголодавший за день вампир. Черт его знает… Но — с ним всегда весело, он всегда на месте, и от него никогда не ждешь подлянки. Железная и безотказная кандидатура для любого Дня взятия Бастилии!
Впрочем, иногда он преподносил сюрпризы. Как вечером того самого дня, когда экстрасенс Михаил Поречников навещал своего абитуриента.
Дядя Петя пил коньяк в одном из гаражей под окнами. Бетонная коробка обрела нового хозяина — сорокалетний бизнесмен по фамилии Семенов недавно прикупил в этом доме трехкомнатную квартиру, сразу же подсуетившись насчет стойла для своей кремовой «камри», и теперь решил обмыть это дело с соседями. Никто из них не возражал.
Соседей было четверо, включая дядю Петю. Двое, Саша и Ваня, принадлежали примерно к той же возрастной и весовой категории, что и виновник торжества — 35–40 лет; третий, Владимир Петрович, был седовлас и мудр, как старая черепаха, на которой покоился мир. У относительно молодых Саши с Ваней в гаражах соответственно стояли подержанные «девяносто девятая» и «пятнашка», а у седовласого пенсии и доходов бомбилы хватало только на содержание древней грязно-синей «копейки». Таким образом, сложилось весьма демократичное автомобильное сообщество, особенно если учесть, что у дяди Пети из колесного транспорта была только старая тележка для перевозки тяжелых сумок.
Сначала накрыли поляну на капоте семеновской «камри», припаркованной под окнами, потом поняли, что это неудобно и не совсем безопасно для лакокрасочного покрытия, и перетащили импровизированную скатерть, «сотканную» из страниц прошлогодней «Комсомольской правды», на бетонный пол пустого гаража.
— Ну давай, братан, за новоселье, — произнес первый тост суетливый Ваня и протянул Семенову пластиковый стаканчик с коньяком.
— Да, пусть у тебя все стоит где надо и как надо, — добавил немногословный Саша.
— Лехайм, — продолжил Владимир Петрович.
Дядя Петя, от которого по традиции ожидали длинной и громкой тирады, состоящей из изречений Конфуция и цитат Петросяна, ограничился лишь короткой песенкой.
— Все путем, мужики, — заметил он, поставил стакан с коньяком под ноги, закинул ремни аккордеона на плечи и затянул ласково-майское «Детство»: — А я хочу, а я хочу опять… по крышам бегать, голубей гонять… ля-ля Наташку… дергать за косу… на самокате мчаться по двору! Эх…
Пока он пел, мужики с довольным кряхтеньем приговорили каждый свои пятьдесят граммов, занюхали ломтиками лимона и даже соизволили поаплодировать.
Октябрьский вечер опускался быстро и величаво. В гараже становилось темно.
— Так полностью и не заселили домишко-то, — проговорил Владимир Петрович, кивнув на загорающиеся окна десятиэтажки. С этой стороны дома, смотрящей на бескрайний пустырь, светилось всего с десяток окон.
— Парадокс, однако! — подхватил дядя Петя, перебирая пальцами клавиши аккордеона. — Коробки эти втыкают тут и там, как дети в песочнице солдатиков, а их все равно не хватает, и при этом новые дома стоят полупустые.
— Дорогие квартиры, — сказал Ваня, вновь наполняя стаканы. — Ты почем здесь брал, Леха?
Семенов не спешил раскрывать коммерческую тайну. Вообще он вел себя так, словно пригласил в гости из деревни бедных родственников, никогда не видевших асфальта. Некоторое высокомерие проскальзывало во взгляде, в движениях и интонации, и это не осталось незамеченным его сегодняшними собутыльниками. Впрочем, стопроцентных оснований считать Семенова законченной задницей пока ни у кого не было.
— Лимона три поди отдал за трешку-то? — продолжил допрос непосредственный Ваня, протягивая мужчинам наполненные стаканчики.
— Ну, почти где-то так, — согласился Семенов.
— Плюс, конечно, ремонт и прочая фигня, если без отделки брал. Наверняка ведь без отделки?
Семенов молча кивнул.
— Я вот тоже когда въехал в свою полуторку год назад, просто охренел, — трещал языком Ваня. — Санузла, считай, нет — ни унитаза нормального, ни кранов, ни труб. Разводку сам делай, ванна дерьмо, душевую кабину надо ставить. Считай, еще несколько сотен отдай ни за хрен собачий…
Он еще долго жаловался на тяжелую жизнь простого россиянина, купившего однокомнатную квартиру в новостройке в почти экологически чистом районе, но его никто не слушал. Саша жевал лимон, Владимир Петрович читал заголовки с газетной «скатерти», а дядя Петя всматривался в светящиеся окна на самых верхних этажах.
— Ну что, други мои, по второй? — предложил Ваня. — Пусть твоя «япошка», Леха, живет-поживает в этом гараже, и пусть у тебя с крыши не капает… и с конца тоже!
Он рассмеялся. Семенов ответил на тост великодушной улыбкой, дав понять, что оценил шутку.
Снова молча выпили, закусили лимоном. Веселья пока не намечалось, и это было странно.
— Дядь Петь, сыграй чего-нибудь! — предложил скромный Саша.
— Да, действительно, — присоединился Иван. — А то тишина какая-то нездоровая. Замути что-нибудь эдакое, как ты умеешь, отработай коньячок-то!
«Музыкант» отвел взгляд от верхних этажей дома и смерил заказчика тяжелым взглядом.
— Чего изволите? — без улыбки спросил он.
— Ну, что-нибудь массовое, народное, чтобы душа развернулась! Как в прошлый раз, помнишь, у Николашки рождение сына отмечали! Или ты еще не выпил нужного количества на выступление?
Дядя Петя улыбнулся одними уголками губ.
— Чтобы душа развернулась, говоришь… Знаешь, у иного индивида душа как солнечная батарея: выйдет на орбиту, развернется так, что гуманоидам на альфа Центавра видно. А иной засранец всю жизнь колупается в своей норке, как мышь навозная, собирает крошки, складывает их в ямку, набивает пузо и тоже все время думает, что у него душа есть. И ведь попробуй докажи ему, что он бесполезный для общества мудак! Не поймет!
В гараже повисла еще более нездоровая тишина. Владимир Петрович отвлекся от газетных страниц, глянул на дядю Петю из-под бровей и едва заметно улыбнулся. Иван и Саша были озадачены. Голос подал только виновник торжества. Семенов поставил опустошенный стаканчик, вынул сигарету, закурил и, сверкнув стальным зубом, поинтересовался:
— Ты это о ком?
— Так, о людях, — отмахнулся дядя Петя.
— О которых?
— О всяких.
Семенов усмехнулся:
— Ну, тогда скажи еще что-нибудь об этих людях, не стесняйся, здесь все свои.
Дядя Петя начал тихонько наигрывать музыкальную тему из фильма «Эммануэль».
