— Разумеется, — снисходительная улыбка появилась на губах врача.
— Отлично. А если я поставлю вопрос иначе, — не как, а почему? И вся ваша наука стушевалась, доктор. Потому что на этот вопрос она не имеет ответа.
— Где вы этому научились? В Китае?
— И там тоже. Какая разница? Это неважно.
— Вы ведь можете не только вылечить человека. Но и убить можете, вероятно, так же легко?
— Конечно. Любое знание есть обоюдоострый клинок, доктор. Знание вне морали. Мораль – это человеческое.
— И вы к ней достаточно легко относитесь.
— Скажем так – когда требуется для дела, я рассматриваю разные варианты её использования.
— Могу я задать вам один… не совсем медицинский вопрос?
— Конечно, доктор.
— Простите, мистер Гур. Я слышал, вы достаточно обеспеченный человек, и графиня Дэйнборо говорила мне, что у вас есть влиятельные знакомые в финансовых сферах… вы не знаете, что это за странные слухи по поводу «Бристольского Кредита»?
— Знаю. А что, у вас там сбережения, доктор?
— Э-э-гм… Не то, чтобы очень большие, но…
— Можете перевести их в «Falcon Bank and Trust». Скажете, что я вас рекомендовал.
— А вы не могли бы… объяснить? Хотя бы в общих чертах?!
— Видите ли, дорогой доктор, — ласково проговорил Гурьев. — Тут такое дело. Если я стану объяснять всем и каждому, чего я хочу, почему я хочу, отчего, например, для вас лично то, что я делаю, исключительно хорошо – я только этим, то есть объяснениями, аргументированием, доказательствами – вынужден буду заниматься сорок восемь часов в сутки с пеной у рта. А это – ну вообще никак не возможно. Поэтому у вас есть два пути: поверить мне и через некоторое время убедиться в том, что я прав. Или не поверить мне – и всё равно убедиться в том же самом. При этом в первом случае мы могли бы продуктивно сотрудничать ко взаимному удовольствию. А во втором вы будете просто плевать против ветра. Это же глупо. В конце концов ваша собственная слюна совершенно испортит вам сюртук и галстук. И это – как минимум, помимо малоприятных ощущений. Я достаточно ясно излагаю свою мысль?
— Более чем. Кстати, я слышал, что барон Ротшильд, который имеет интересы не только в «Бристольском кредите», но и…
— А я, представьте себе, слышал, что барон недавно очень сильно оступился, — изобразив светскую улыбочку, перебил врача Гурьев и участливо осведомился: – Это правда?
— Д-да… А какое, собственно…
— Видите ли, это случается с людьми, — Гурьев сочувственно вздохнул и поджал губы. — Люди оступаются. Иногда они даже могут при этом сломать себе шею. Поэтому нужно – хотя бы изредка – посматривать себе под ноги. Но мы ведь не о Ротшильде, не так ли?
Доктор Хадсон покосился на Гурьева и пробормотал:
— Вы… вы очень опасный человек, мистер Гур. Просто… очень опасный.
— Благодарю вас, — Гурьев поклонился, опираясь на меч ладонями, сцепленными в замок на рукояти. — Я рад, что вы, дорогой доктор, хорошо это понимаете. К сожалению, это понимают пока не все, поэтому приходится подкреплять реноме опасного злодея практическими и наглядными демонстрациями.
— Только не со мной, ради Бога. Я очень давно всё понял. И большое спасибо за… рекомендацию.
— Да что вы, доктор. Пустяки.
Некоторое время помолчав, доктор Хадсон снова испытующе посмотрел на Гурьева:
— А если кто-то из моих… э-э-гм… Знакомых… Захочет последовать моему примеру?
— Ну, так пусть следует, — с великолепной, полной блистательного равнодушия улыбкой пожал плечами Гурьев. — Я думаю, «Бристольский Кредит» очень скоро прекратит своё существование как самостоятельный финансовый институт. Как правило, мои предсказания в экономической сфере имеют обыкновение сбываться. Так что можете считать, что я дал вам – и вашим знакомым – в некотором роде бесплатную финансовую консультацию. Но только – в некотором роде, доктор.
— Я понимаю, мистер Гур. Очень хорошо понимаю.
— Что ж, — Гурьев посмотрел на врача. — Это радует.
— Я сейчас приготовлю снимки, — доктор Хадсон отвёл взгляд. — Собственно, я и так понимаю, что всё совершенно в порядке. Да и вы, вероятно, тоже.
— Да и я тоже, — кивнул Гурьев. — И всё-таки – давайте взглянем.
Ассистент принёс плёнки, и они углубились в их изучение.
— Что скажете, доктор?
— Да ничего нового, мистер Гур. Всё просто великолепно. Ровным счётом никаких следов. Вы позволите мне использовать это в моей работе для «Хирургического вестника»? Разумеется, никаких имён и никаких частных обстоятельств.
— Спросите у графини, доктор, — пожал плечами Гурьев. — Я-то не возражаю, но вот как она к этому отнесётся?
— Вы очень странный человек, мистер Гур. Вас не интересует наука, вы равнодушны к славе, вам всё равно, сколько у вас денег…
— Я уже нашёл своё сокровище, доктор, — усмехнулся Гурьев. — Мне бы удержать в норме хотя бы тех, кто находится в моём личном пространстве. А там… Будет видно.
Вошла Рэйчел – она одевалась, пока Гурьев беседовал с доктором. И по тому, как сияли её глаза, Гурьев понял, что последнюю сказанную им фразу – насчёт сокровища – она услышала. Ну и пусть, подумал Гурьев. Это радует. Её радует – и хорошо.
— Что сказал тебе доктор Хадсон? — с беспокойством спросила Рэйчел, глядя на тёмное, как туча, лицо Гурьева.
— Доктор Хадсон сказал… — Гурьев вздохнул. — Доктор Хадсон сказал, что я трус, мямля и перестраховщик. И что я… что мы потеряли целую неделю времени, Рэйчел. Вот что он сказал.
— Я клянусь тебе, Джейк, — Рэйчел взяла его голову обеими руками и заглянула в глаза. — Клянусь тебе, я всё тебе верну. До последней секунды. А теперь – перестань, пожалуйста, дуться и поцелуй меня так, как тебе хочется меня поцеловать, Джейк!
Мероув Парк. Июнь 1934 г
Начав целоваться ещё в автомобиле, они не прекращали этого занятия до самого дома. Так, не разнимая губ и объятий, они вышли из машины и медленно направились к крыльцу. У порога он подхватил Рэйчел на руки и ударом ноги распахнул тяжёлые двери:
— Не беспокоить, — гаркнул он едва успевшему отскочить Джарвису и взлетел по ступенькам в её спальню.
Тэдди вбежал в гостиную флигеля и подлетел к Джарвису, который, протирая замшевой салфеткой очередную совершенно ослепительно сверкающую бронзовую финтифлюшку над камином, пытался фальшиво насвистывать какую-то мелодию:
— Они приехали?! Джарвис, где Джейк?! — только сейчас до мальчика дошло, что за звуки пытается исторгнуть из своих заскорузлых голосовых связок старый камердинер, и даже приоткрыл рот от неожиданности: – Джарвис?! С вами всё в порядке?!
— О, да, милорд, — дворецкий оторвался от своего увлекательного занятия и обратил к мальчику довольную, как у обожравшегося сметаной кота, физиономию. — Со мной всё в полном порядке, милорд. Прошу прощения.
