Три стигмата Палмера Элдрича

– Ну ты даешь! А я, грешным делом, и не знал, что ты ортодокс! – На самом деле Сэм нисколько не удивился. Почти все колонисты придерживались тех же взглядов, что и Фрэн. Сэм запечатал пакет и вернул его в тайник. – Я жую Кэн-Ди совсем с другой целью. Я делаю это не для того, чтобы освободиться от чего- то, нет! Я хочу не терять, а обретать! – Он достал свой Пэт-комплект и стал спешно раскладывать его на полу. – Обретать то, о чем я не мог и мечтать!

Его жена или ее муж, или они оба, или кто-то из их соседей по общежитию могли явиться сюда в любую минуту. Потому надо сесть подальше друг от друга, чтобы никто не заподозрил их в супружеской неверности. Там, куда они направлялись, можно заниматься чем угодно, здесь же приходилось соблюдать правила внешнего приличия. Кстати говоря, люди, попадая в тот мир, могли вести себя в нем как угодно, не опасаясь обвинений в каких-нибудь преступлениях. С точки зрения закона, все происходящее там было пустой химерой, порождением нездоровой фантазии.

Именно это небезынтересное обстоятельство заставляло Сэма так часто употреблять наркотик. Будь иначе, он, скорее всего, нашел бы себе какое-нибудь иное занятие.

– У меня такое ощущение, что ты снова задумал какую-то гнусность, – заметила Фрэн. Она села на пол и устремила взгляд своих печальных темных глаз туда, где на крошечных плечиках висел немыслимый сказочный гардероб Прыткой Пэт. От нечего делать она стала поигрывать крошечной шубкой из собольего меха.

Сэм разломил полоску Кэн-Ди надвое и, отдав половинку Фрэн, стал жадно жевать оставшийся у него кусочек.

Фрэн со скорбным видом поглощала свою дозу.

Он был Уолтом. У него был новенький спортивный «ягуар-ХХВ», делавший по прямой до пятнадцати тысяч миль в час. Рубашки он носил только итальянские, а туфли – только английские. Стоило ему открыть глаза, как крошечный телевизор производства «Дженерал Электрик», стоявший у изголовья кровати, настроился на волну, по которой транслировалось утреннее шоу великого комика-обозревателя Джима Брискина. Вот появилась знакомая физиономия. Сегодня комик натянул на голову дурацкий огненно- рыжий парик. Уолт сел, нажал на кнопку, превращавшую кровать в кресло, и прислушался к тому, что говорил Брискин.

– Я стою на углу Ван-Несс и Маркет-Роу, в самом центре Сан-Франциско, – весело провещал Брискин. – Мы присутствуем на церемонии открытия замечательного сооружения – дома имени Фрэнсиса Дрейка, первого в мире дома, целиком находящегося под землей! Рядом со мной стоит известная исполнительница баллад. Она хочет посвятить свою…

Уолт выключил телевизор, поднялся с кровати, подошел к окну и отдернул гардины. Перед ним открылась панорама утреннего Сан-Франциско; светлые здания, рощицы, наполненные птичьим щебетаньем, пологие, сбегающие к морю холмы. Сегодня суббота, и потому не нужно ехать на работу (Уолт работал в «Ампекс Корпорейшн», Пало-Альто). Нет, сегодня он должен встретиться со своей девушкой Пэт Кристенсен, она живет в новом доме на Потреро-Хилл. Уолт улыбнулся.

Здесь всегда была суббота.

В ванной он сполоснул лицо холодной водой и приступил к бритью. К зеркалу была прикреплена записка, написанная его собственной рукой.

Это – иллюзия. Ты – Сэм Риган, марсианский колонист. Не трать время на пустяки, парень. Сразу же позвони Пэт.

Послание подписано именем Сэма Ригана.

«Иллюзия? – удивился Уолт. – В каком это смысле?»

Он попытался собраться с мыслями. Сэм Риган и Марс, жуткая нора, в которой живут колонисты… Образы чрезвычайно смутные и крайне неубедительные. Он пожал плечами и вернулся к бритью, чувствуя, что настроение уже безнадежно испорчено. Предположим, сказанное в записке – правда и подлинная жизнь проходит именно там, в марсианских норах, куда загнала его злая судьба. Какая разница? Почему он должен лишать себя того, чем обладает сейчас? Здесь и сейчас? Уолт сорвал бумажку с зеркала и, смяв, бросил в урну.

Покончив с бритьем, он позвонил Пэт.

Светлые волосы Пэт слабо мерцали. Она сушила их своим замечательным феном.

– Честно говоря, – заметила Пэт, – я нисколечко не хочу видеть тебя, Уолт. Я знаю, что у тебя на уме. Меня же это не интересует. Ты понимаешь? Не интересует! – Ее серо-голубые глаза смотрели холодно и отрешенно.

Уолт промычал что-то нечленораздельное, пытаясь сообразить, как же следует поступить.

– Ты знаешь… Да! Сидеть в такую погоду дома – преступление! Может быть, смотаемся в парк у Золотых Ворот?

– Сегодня будет слишком жарко…

– Ну и что! Во-первых, до жары еще далеко, а во-вторых, мы могли бы провести это время на море! Разве не так?

Пэт явно колебалась.

– А как же тот разговор…

– Не было у нас никакого разговора! Я тебя целую неделю не видел. Мы с той субботы ни разу не встречались! – Он старался придать своему голосу твердость и уверенность. – Я заскочу за тобой через полчасика, идет? Надень тот желтый купальник – испанский, с завязками.

– Ты что?! – фыркнула Пэт. – В таких купальниках уже сто лет никто не ходит! Я купила себе другой, шведский, – ты его еще не видел. Девушка из магазина считала, что в старом на пляже появляться нельзя!

– Вот и прекрасно, – сказал Уолт и положил трубку.

Через полчаса «ягуар» уже приземлился на крыше ее дома.

Пэт надела свитер и брюки. Купальный костюм, как она сказала, был уже на ней. Она взяла корзинку с едой, и они направились к пандусу, ведущему на крышу. Полная очарования и задора, Пэт шла чуть впереди, легонько постукивая каблучками босоножек. Все складывалось как нельзя лучше, день обещал быть прекрасным. Былые тревоги и сомнения совершенно оставили Уолта.

– Подожди, ты еще мой купальник увидишь! – сказала Пэт, усевшись в машину и поставив корзинку себе на колени. – Он просто прелесть! Его почти нет. Чтобы его заметить, надо верить в то, что он существует! – Она прижалась к Уолту. – Я все думаю о том нашем разговоре. – Пэт коснулась его губ своими пальчиками, призывая Уолта к молчанию. – Я знаю, разговор у нас был, Уолт. Более того, тогда прав был ты, а не я. Мы должны брать от жизни как можно больше. Времени у нас и так слишком уж мало… По крайней мере сейчас я считаю именно так. – Она слабо улыбнулась. – Так что лети побыстрее. Я жду не дождусь, когда мы окажемся на берегу океана.

Уже через пару минут они были на берегу.

– Скоро будет еще жарче, – заметила Пэт. – С каждым днем – все жарче и жарче… А потом жара станет невыносимой. – Она стянула с себя свитер и, не вставая с сиденья, стала снимать брюки. – Но мы до этого не доживем… Это случится лет через пятьдесят… – Пэт открыла дверцу машины и вышла наружу. Касательно того, что в существование ее купального костюма нужно было верить, она была, несомненно, права. Впрочем, ни ее, ни тем более его это ничуть не расстраивало.

Они пошли по мокрому плотному песку, разглядывая медуз и ракушки, выброшенные морем на берег.

– Какой сейчас год? – спросила Пэт, неожиданно остановившись. Ветер играл с длинными распущенными прядями ее волос, обращая их в сказочное золотистое облако…

– Я полагаю, – пробормотал Уолт, – полагаю, что идет… – и с изумлением понял, что не имеет о времени ни малейшего понятия. – Черт возьми, ты представляешь, я этого не помню!

– Ну и ладно. В конце концов, не имеет значения. – Она взяла его под руку и повела за собой. – Смотри, там, за скалами, есть укромное местечко! – Пэт шла все быстрей и быстрей, борясь с ветром, дувшим прямо в лицо, и рыхлым песком, в котором вязли ее сильные стройные ноги. Древняя забытая Земля пыталась удержать, оставить их с собою…

– Я Фрэн? – спросила вдруг женщина. Она встала на камень, лежавший у самой кромки прибоя, и почувствовала прохладное дыхание океана.