можно закрепить верёвку. Спусковая скоба даже выполнит роль кольца.
Прикинув, с какой стороны удобнее, Богдан начал пробовать выжечь лучемётом в скале нужное отверстие. Камень плавился и брызгал горячими искрами. Щурясь и стараясь экономить энергию, Богдан сделал первое отверстие. Оно оказалось слишком широким – ствол нагана слишком свободно болтался в нём.
Вторая дырка, поближе к краю скалы, получилась куда аккуратнее, и револьвер пришлось даже вбивать лопаткой, зато сидел он плотно, как настоящий альпинистский крюк.
После связывания рыжего вояки в замке у Богдана было не так много верёвки, как хотелось бы. После того, как он навязал узлов через каждые полметра, длина ещё сократилась. Закрепив конец на револьвере, Богдан привязал к другому «сидор» и опустил мешок вниз. В луче фонарика видно было, что до земли не хватает метров трёх – с такой высоты уже можно спрыгнуть.
Обмотав ладони полосами кожи, отрезанными от пригодившихся штанов Бафомета, Богдан начал спускаться. Сначала он боялся сорваться, и руки предательски подрагивали, но уже через несколько секунд успокоился и даже в какой-то степени удивился сам себе: спускаться оказалось не так сложно, как, скажем, в первый раз в подобной ситуации. Его мускулы не только были наращены в медицинском центре дворца – Богдан не успел пройти там полный курс укрепления мышечной системы, но и окрепли на подготовленном фоне за недели скитаний.
Несмотря на некоторую усталость от бега по полю, Богдан легко преодолел длину верёвки и посветил вниз. Вокруг не ползало никаких подозрительных тварей, а до земли, точнее – до песка и местами торчавших камней оставалось действительно метра три – примерная высота потолка в его покинутой земной квартире.
Прицелившись, чтобы не попасть на камни, Богдан прыгнул и повалился на бок, выронив фонарик.
Несколько секунд Богдан лежал в темноте на ещё теплом песке, глядя на бутафорские звёзды этого мира. Впрочем, всё остальное здесь было куда как настоящим.
Посветив зажигалкой и найдя фонарик, Богдан направил его луч вверх. Удачно он вбил крюк-револьвер прямо на краю скалы: его можно было снять выстрелом, чтобы сохранить на всякий случай большую часть верёвки. Так он и сделал, вернув назад верёвку с мешком, но окончательно потеряв наган профессора Витта.
Надо было осмотреться на местности, насколько позволяли условия, поскольку энергию фонарика Богдан тоже старался экономить. Он стоял среди громадных каменных столбов, высившихся среди песка. Столбов было с десяток, все разной высоты, но самый низкий метров пять, не меньше. Кроме того, среди них громоздились разнокалиберные валуны и каменные плиты. Кое-где из песка торчали жёсткие кустики с редкими и мелкими красноватыми цветочками – похоже, тривиальная верблюжья колючка.
Весь каменный комплекс напомнил Богдану виденный на какой-то фотографии то ли храм, то ли какое-то святилище вроде бы в Ирландии. Правда, здесь каменные столбы стояли значительно плотнее друг к другу и их было больше.
Богдан выбрал небольшое углубление между одним из столбов и валуном, предварительно проверив, нет ли там каких-то нор, откуда можно ждать змей и пауков, положил кольчугу вместо подстилки, чтобы не спать на голом песке, а в качестве подушки, впрочем, довольно жестковатой, приспособил «сидор».
Требовалось немного поразмыслить. Согласно карте, на более или менее разумном расстоянии отсюда располагались две точки перехода. Ближайшая вела снова на грань Европы, на территорию, как он теперь знал, занимаемую княжеством Святославским, и, в общем-то, была совершенно не нужна. Вторая, чуть подальше, километрах в восьмидесяти открывалась на пресловутую грань Африки, и в том месте, опять же согласно карте, лежала пустыня. Правда, Богдан уже знал, что в указании природных зон его карта содержала неточности. Но самое главное заключалось в том, что снова, как и в предыдущий раз, точку на грани Африки, где Богдан оказывался, уйдя отсюда, от точки, ведущей во дворец, отделяло не слишком большое расстояние – каких-то километров сорок. Правда, путь предстоял, видимо, по пустыне, но если в районе точки перехода здесь, в «Азии», он найдёт воду, то уж как-нибудь преодолеет такое расстояние даже по пескам. Конечно, если только пустыня здесь за эти годы не распространилась настолько, что точка перехода лежит в совершенно безводной местности.
На грани Азии имелись две точки, ведущие прямо во дворец, но до одной было около трёхсот, а до второй более тысячи километров – вряд ли он сумеет преодолеть такие расстояния здесь без проблем с местным населением. Одним словом, оставался снова «африканский» вариант.
Выпив немного воды, он уснул.
Разбудило Богдана только солнце, луч которого заскользил по лицу. Признаться, Богдан ожидал утреннего холода, как в земных пустынях, но здесь, возможно, на рассвете всегда было довольно тепло. Конечно, температура понизилась, но не настолько, как она, бывает, падает на Земле, даже летом в тех же Каракумах.
Богдан сел и протёр глаза. Рука машинально потянулась к фляге, чтобы умыться, но он тут же остановился, поскольку умывание в данных условиях – непозволительная роскошь.
Вокруг по-прежнему царил умиротворённый и величественный покой пустыни. Богдан вспомнил часть детских лет, проведённых в Средней Азии. Иногда отец брал его с собой, и он видел восход солн-ца в пустыне. Это было очень красиво – восход солнца над барханами. Ночное небо начинает светлеть на востоке, и обильная россыпь звёзд на черном бархате постепенно гаснет. Чернота тускнеет, оранжево- жёлтое зарево медленно всплывает над волнистой линией песчаных холмов. Всё размеренно и безмятежно, но вдруг следует резкий укол первого солнечного луча, как предупреждение об испепеляющей жаре, которая наступит здесь всего через каких-нибудь час-полтора. Об этом же тихо напоминает сухой запах прохладного пока песка, пересыпающегося из ладони в ладонь, как тонкий ручеёк безвозвратного времени, и ты неосознанно начинаешь чувствовать себя одной из этих песчинок в океане пространства на границе всепоглощающей Вечности.
Здесь всё было очень знакомо, только Богдан проспал первые минуты появления солнца на небосклоне. Правда, на Земле, несмотря на, казалось бы, ощущение своей ничтожности в этой громадной вселенной, была некая радость от сознания полного с ней единства. Возможно, это происходило во многом от того, что тогда сам он был ещё ребёнком, что рядом присутствовали взрослые – отец и его друзья-охотники, от того, в конце концов, что вся Земля казалась домом.
«Интересно, – подумал Богдан, разглядывая почти знакомые барханы, – смогу ли я воспринимать этот или какой-то ещё мир как дом?»
Он и сам понимал, что пока ответа на данный вопрос не существует ни в его душе, ни в природе.
Солнце поднималось всё выше, и надо было двигаться в путь. Сейчас Богдан пожалел, что не находится на верхушке скалы и не может осмотреть окрестности при свете дня. Но снова взобраться на неприступную вершину не представлялось возможным, и ориентироваться приходилось исходя из нынешнего положения.
Прикинув своё положение по карте и нужное направление по компасу, Богдан смастерил из остатков штанов некое подобие накидки на голову, поскольку без такого приспособления идти под палящим солнцем было невозможно. Он долго думал, брать ли кольчугу, ведь таскать лишний груз тоже не улыбалось. Но кто его знает, какие люди тут встретятся, а кольчуга хоть какая-то защита от холодного оружия. После некоторых колебаний Богдан решил избавиться от панцирных пластин, оставив одну рубашку из металлических колец.
Сжевал кусок мяса, прихваченный из замка, предварительно понюхав – пока, вроде бы, не испортилось, – глотнул воды из скудеющего запаса и двинулся в путь.
Сразу же вспомнилось хождение по пескам в Средней Азии: ноги вязли, глубоко проваливаясь в рыхлую, сыпучую поверхность. Вокруг скал песок был гораздо более плотным и слежавшимся, а на склонах барханов тёк, как вода. Если бы не удобные ботинки, плотно охватывающие лодыжку, Богдан нагрёб бы в обувь эту «базовую» субстанцию пустыни и вмиг стёр бы ноги.
Отойдя примерно с пару километров, он оглянулся. Позади, хорошо различимая отсюда, поднималась группа скал, которые он покинул. Действительно, чем-то эти скалы напоминали скалы в Ирландии, которые он когда-то видел на фотографии.
При свете дня просматривалось, что впереди, километрах в пятнадцати, барханы становятся ниже, сходя на нет, и там, насколько хватает глаз, влево и вправо тянется какая-то тёмная, местами прерывистая
