своим друзьям среди наших таглиосцев. Жаловались, что Могаба слишком расточителен насчет солдатских жизней.
Могаба же на это отвечал особыми рационами и первоочередным допуском к проституткам – для самых верных.
Те закупоренные кувшины с зерном, что мы нашли, остались еще от первой осады Хозяев Теней. Вокруг дележа разгорелся нешуточный спор. Одноглазый убеждал всех, что Могаба долей не удовольствуется. Захочет знать о наших находках все и увидеть их своими глазами. А нам надо, чтобы он шастал по нашим подземельям?
Нет.
И, как вы думаете, что этот маленький паршивец сделал дальше? Не успели мы оглянуться, как он уже торговал свежевыпеченным хлебом по ценам, двадцатикратным сравнительно с доосадными.
В один прекрасный вечер я нашел на стене укромное, тихое местечко. По городу ходили свежие слухи о битве на севере, но разговор должен был пойти не о том. Я спросил Одноглазого:
– Что ты там говорил насчет причин не делиться с Могабой найденным зерном?
– Чего?
Выволочки по этому поводу он явно не ожидал.
– Ты был крайне настойчив. Насчет недопущения его в наши убежища.
Он, гордый собою, улыбнулся:
– И что же?
– Ты и сейчас думаешь так же?
– Еще бы.
– Тогда – зачем продаешь его людям хлеб, если у нас, предположительно, ни зернышка на муку нет?!
Он сдвинул брови. До него еще не дошло:
– Что значит «зачем»? Ради выгоды.
– Ты вправду думаешь, что Могаба настолько глуп, что не заметит? Думаешь – у него не возникнет вопросов?
– Ты слишком уж негибко смотришь на вещи.
– А ты – просто баран твердолобый, если и дальше станешь это продолжать. И черта с два я буду постоянно приглядывать за тобой и одергивать!
– Как знать. Порой мне кажется, что ты уже наполовину одержим.
– Что это значит?
– Да припадки эти. Во время припадка из твоих глаз словно бы кто-то другой смотрит. Будто чья-то чужая душа там, внутри.
– Никогда не замечал.
А мог ли?
– Будь у нас дельный некромант или духовидец, мы бы удивительнейшие вещи могли выяснить. У тебя братьев-близнецов, случаем, не было?
Вдоль спины пробегал холодок. Волосы на загривке встали дыбом. Ну да, я вправду иногда странно себя чувствую… Однако он всего-навсего старался сменить тему.
К нам присоединился Гоблин.
– Мурген, с этими южанами что-то происходит.
Неподалеку закаркала, словно залившись хохотом, ворона.
– Они не собираются организовать еще один такой штурм? – спросил я. – Я-то думал, Могаба все их закавыки свел на нет.
– Не могу подобраться, чтобы разглядеть подробнее. Могаба торчит на виду. Но, я думаю, битва таки была. И Тенекрутовы секреты, пожалуй, повыбиты. И пожалуй, друзья наши готовы приняться за нас.
– Охолони. Рано манатки собирать.
Одноглазый захихикал:
– Недомерок-то наш всегда так: еще яиц не наворовал, а уж цыплят считает!
– Забыл, о чем только что говорили?! – рыкнул я. – Насчет идиотских выходок? И ты еще над Гоблином смеешься?
Как же ему без этого – дело всей жизни, можно сказать…
– О чем это вы? – требовательно спросил Гоблин.
Тут появился дядюшка Дой, что и положило конец спорам. Вот двигается-то – и быстро, и бесшумно, лучше любой Тени.
– Глашатай велел передать тебе: южане с шанцевым, инструментом вместо оружия собираются у южной стены.
– А что там такое?
С нашего насеста большую часть событий от нас заслонял изгиб стены, однако, судя по всему, на северной стороне тоже собирался большой отряд саперов.
– Рабов или пленных там не… А? А это еще что?
Тенекрутовым солдатам не было нужды красться. Я сказал Гоблину:
– Передай всем: с заката – полная боевая готовность.
Дядюшка Дой сощурился, глядя на холмы:
– Глаза твои хороши, Каменный Солдат.
– Знаешь что, настырный? Меня куда как лучше звать просто Мургеном.
Коренастый человек слегка улыбнулся:
– Как пожелаешь, Мурген. Я пришел от имени Глашатая. Он просил передать тебе: наступают суровые времена. Просил приготовиться умом и сердцем.
– Суровые времена?
– Кончилась лафа, – захохотал Одноглазый. – Пришло время платить за то, что валяли дурака да жир нагуливали, пока райские гурии порхали вокруг.
– Когда снова замыслишь малость нажиться, вспомни об этом.
– Чего?
– Деньгами сыт не будешь.
– Вечно ты все настроение испортишь…
– Уж таков я есть. Скажи Сопатому: пусть сбегает в цитадель и скажет Зиндабу, что южане что-то замышляют.
Лишь с Зиндабом я мог говорить, не нажимая и не преодолевая желания взять его за глотку. И Могаба не сможет попенять, что его не информировали.
Что-то будет, если Тенекрут просто возьмет да уйдет, оставив нас самих разбираться друг с другом?
По-моему, с его стороны это было бы умнее всего.
45
Сопатый едва смог подняться наверх, а после еще пять минут сипел и отхаркивался, прежде чем смог говорить. Старикашка по возрасту никак не годился в солдаты. И так уже внуков, похоже, пережил. Однако, подобно всем нам, кроме Отряда, у него не было ничего. И умрет он под нашим знаменем с черепом. То есть под тем, что теперь заменяет нам знамя.
Сопатый у нас – явление аномальное. Обычно жизнь наемника тяжела и кратка; боль и страх лишь изредка перемежаются случайными и мимолетными удачами. Свихнулся бы от такой жизни, кабы не нерушимое товарищество. И в ротах, и в шайках помельче… Но то не Черный Отряд.
И Костоправ, и я положили уйму сил на поддержание нашего братства. Пожалуй, снова пришла пора возродить обычай Ворчуна – читать Анналы вслух, чтобы люди помнили: они – часть сообщества, что долговечнее многих королевств.
– Сопатый, ты уж лучше вздремни пару часиков.
Он покачал головой. Старик наш, пока может, делает все, на что способен.
