отступал, пока между ним и Ханалаем не оказалась Белая Река. После этого оба войска укрепились на берегах реки и стали глядеть друг другу в глаза.
Вот прошло шестнадцать дней после битвы между рекой и стеной: Ханалай сидел на пиру, и все стали просить Ханалая рассказать о своей жизни. Бывший разбойник сказал:
– Трое нас было, братьев, у отца, который торговал вразнос маслом. Один имел склонность к науке и стал впоследствии уличным гадальщиком, другой хотел идти по следам отца, я же с детства мечтал о большем. Однажды, когда мне было шестнадцать, я повстречался на дороге с одним глупым купцом и его зарезал: это дело вошло у меня в привычку, и вскоре я имел столько имущества, чтобы содержать при себе четырех товарищей. Я и эти четверо стали забирать у окрестных жителей то барана, то свинью, и не было такого дня, чтобы я не устраивал пира для друзей. Так как я был человек удачливый и с хорошим сердцем, и раздавал все, чем завладел, ко мне стали присоединяться другие люди, и войско мое непрерывно увеличивалось. Скоро мы начали делать набеги на ближние городки, и все, что я ни захватывал, я не выбрасывал на ветер и не зарывал в землю, а раздавал своим воинам, видя в них и стражу моего богатства, и источник его умножения, – и так это происходило до тех пор, пока я не возвысился до нынешнего моего положения наместника провинции и спасителя государства.
Ханадар Сушеный Финик, слушая все это, поник головой и подумал: «Какой позор! Скажут, что я, Ханадар из рода Красной Рыси, служу сыну торговца маслом! Что ж!»
Тут всех стали обносить пальмовым вином и засахаренными фруктами, а Ханалаю принесли мешок. Ханалай стал доставать из него серебряные деньги и кидать вокруг, так что каждый набрал себе, сколько смог, а остаток мешка Ханалай высыпал в подол Ханадару Сушеному Финику. После этого он спросил:
– Ты лучше всех знаешь Киссура: как мне разбить его?
Сушеный Финик огляделся и сказал:
– У меня есть план, но этот план для двух ртов и четырех ушей, а здесь ушей гораздо больше.
Военачальники Ханалая повскакали с мест от такого оскорбления. Сушеный Финик тоже встал и сказал Ханалаю:
– Я буду ждать тебя в твоем кабинете.
Ханалай выпил с людьми еще несколько чаш и сказал Золотому Опоссуму, князю рыжебородых варваров, который стал у него в войске правой рукой:
– Иди в кабинет и спроси, чего хочет этот задира.
Золотой Опоссум был немного пьян. Он вытащил меч из ножен, подвесил его на кольцо к запястью, накинул сверху шелковый плащ и пошел.
Сушеный Финик сидел в кабинете один.
– Какой твой план? – спросил Золотой Опоссум.
Сушеный Финик поглядел на него и ответил:
– План этот, – сказал Сушеный Финик, – возник у меня тогда еще, когда твой господин предложил мне помилование.
Я взглянул и подумал: «Стоит ли умирать вот так, на коленях! Не лучше ли взять с собой одного из врагов, может быть, самого Ханалая!» Но Ханалай, верно, чего-то почуял, если прислал тебя; а я не хочу, чтобы про меня говорили, будто я режу головы без предупреждения.
– Погоди! – крикнул варвар и выхватил меч.
Но Сушеный Финик перерубил этот меч вместе с пальцами, а потом снял с варвара голову, кинул ее в мешок с серебром, поджег в кабинете занавеси и выскочил вместе со своим мешком в окно.
Вскоре в лагере начались суета и пожар, и мимо Сушеного Финика пробежал часовой. Ханадар убил его, а голову опять сунул в мешок. «Все-таки, – подумал Сушеный Финик, – две головы лучше, чем одна». После этого Ханадар Сушеный Финик переплыл реку и перебрался через ограду Киссурова лагеря. Там он развязал веревку от своего мешка, надел ее себе на шею, и пошел к палатке полководца.
Этой ночью Киссур и Идари сидел в шатре, и Идари оставила место слева от Киссура незанятым.
– Сегодня к ночью к нам придет гость, – сказала она.
И точно: после полуночи у палатки послышалась возня, и вскоре двое воинов ввели в палатку мокрого человека. В руках у него была чья-то голова, а на шее – веревка. Все узнали Сушеного Финика.
– Это чье голова? – спросил Киссур.
Тут Идари ответила:
– Это голова Золотого Опоссума, князя над рыжими варварами.
– Ничего другого я от тебя и не ожидал, – сказал Киссур.
Сушеный Финик посмотрел на свободное место слева от Киссура и спросил:
– Где ты хочешь, чтобы я сел?
– Посиди-ка ты у трехцветного треножника, – сказал Киссур.
Трехцветный треножник стоит посередине военного лагеря аломов, а рядом с треножником лежит женская прялка и шерсть. Когда кто-нибудь из воинов совершает грех, полководец посылает его сидеть под трехцветным треножником и ожидать решения своей участи. Воин сидит там день и ночь и прядет шерсть, словно баба. Когда он сидит там, каждый может его убить; а если он встанет и сам уйдет, то уже не имеет права вернуться. Иногда человек сидит и сидит, и, так как его никто не убивает, полководец сам скрепя сердце отдает распоряжение о казни.
Сушеный Финик сидел у трехцветного треножника шестнадцать дней и прял довольно прилежно. Он ни с кем не говорил, но по утрам у его ног видели следы маленького рысенка. Было видно, что ночью кто-то носит ему еду.
Через шестнадцать дней, – ровно столько Финик пробыл у Ханалая, – Киссур послал ему одежду со своего плеча и меч.
Сушеный Финик изрубил прялку и все, что напрял, на мелкие кусочки.
А еще через три дня Сушеный Финик разговаривал с Идари, женою Киссура, и сказал, что не понимает, отчего Идари на него дуется, если она сама же ждала его в ту ночь с головой Золотого Опосссума, и оставила для него место.
Идари помолчала и сказала:
– Я ждала не тебя, а Золотого Опоссума, который посоветовался со своими соплеменниками и решил изменить мятежникам. Но теперь, конечно, его соплеменники передумали.
А всему племени Золотого Опоссума было очень досадно, что их князь остался без головы. Они оплакивали тело десять дней, а потом сделали деревянную голову и так и похоронили.
У Киссура, помимо Сушеного Финика, был еще один любимый командир, Шадамур Росянка, оба из самой изысканной аломской знати. Лет пять назад они сидели вместе в жестокой осаде, и люди из дружины Росянки съели человека из дружины Сушеного Финика. Это выросло в постоянные препирательства между ними, и даже Киссур понимал, что Росянка в этом деле был неправ, потому что человека из дружины Сушеного Финика полагалось есть дружине Сушеного Финика, а не кому-то со стороны.
В конце лета Ханалай наконец заключил союз с мятежным Верхним Варнарайном, и в его войско явилось двадцать мятежников с дружинами.
И вот на третий день после их прибытия Шадамур Росянка выехал между войсками, объявил свое имя и стал повертываться и подпрыгивать вместе с конем, браня мятежников. Ему навстречу выехал конник на мышастом коне с красной попоной; поверх панциря у него был белый кафтан, шитый узлами и травами, и копейный значок был красный с белым ухом. В хвост коня были вплетены три жемчужные нити.
Конник крикнул, чтобы Шадамур перестал гавкать на честных людей, потому что вряд ли он так искусен на деле, как на словах. Шадамур взял копье, которое держал опертым о стремя, и поскакал навстречу. Шадамур бросил копье и противник бросил копье; Шадамур заслонился от копья щитом и противник сделал то же самое. Копье Шадамура попало в щит и копье противника попало в щит: Им стало неудобно держать щиты, и они бросили их на землю. Тут они вытащили мечи и стали ими рубиться, а войска с обеих сторон помогали им криками и усердными молитвами.
Прошло порядочно времени, и Шадамур сказал вполголоса противнику:
– Стыдно тебе, Калхун, драться за поганого простолюдина Ханалая, и за кучку горожан, которые каждый день сходятся на рынок торговать и обманывать друг друга. Не лучше ли тебе перейти на нашу сторону?
