выронил.
– Семь метров! – завопила она и хлебнула пива. – Мне может главный приз достаться. Это лучший результат вечера!
– Не радуйся, самые сильные плевцы ещё не пришли, – обломала её Херми. – Дай сюда моё бакусю, Егор… Им уже раненые вонючки достанутся, а у них парусность ниже. Егор, ты чего с банкой? Тоже собрался инсектом харкнуть?
– Сейчас мы поглядим, кто у нас герой, – стал кривляться Ковш. Он пыжился и надувал грудь, но на ногах держался не очень твёрдо. – Давай, девчонки, поболеем за чемпиона.
Я закрыл глаза и вытряхнул вёрткое насекомое на язык. Сверчок заметался во рту, норовя то втиснуться в горло, то пробиться сквозь зубы. Он даже в носоглотку пропихнул свои дурацкие усы. Я чуть не чихнул, зажал рот ладонью и заорал сквозь пальцы. Сверчок и тут просунул хитиновый нос. Не глядя, я отдал судье пустую банку с наклеенным номером и языком прижал насекомое к зубам. В ушах у меня ревели голоса насмешливых зрителей. Только Флора с Херми верещали с ноткой сочувствия. Откинув голову назад, я дёрнул её вперёд и мощно выплюнул мерзкого инсекта вместе с комком горькой слюны и жучиного сока.
Наверное, я бы упал за барьер, если бы добрые девушки не вцепились мне в штаны. А вот Ковшу не повезло. Он снёс хлипкий кирпичный заборчик и громко ругался под гогот зрителей, пока выползал с полигона.
– Ещё! – ревел он. – Ещё раз! – И шарил под ногами в поисках своего сверчка.
– Круто для первого раза, – похвалила меня Херми. Они поволокли меня прочь отсюда. – Пять метров, симатта. Ничего, в другой раз лучше получится. Ты только потренируйся, ёси?
Я жадно прополоскал рот остатками пива и отдышался. И мы двинули вверх по лестнице, на второй этаж. Там бросались карликами.
– Во, – сказала Флора. – Ты им покажешь, Егор. Бери билет!
Половина зала была застелена татами, а на второй половине клубился народ и звонко подбадривал желающих посоревноваться. Хмурые карлики потирали ушибленные места. Чипаня и Пец тоже тусовались тут, но бросать малышей не пробовали – тут такие крутые монстры упражнялись, что им ничего не светило. Они увидели нашу компанию и обрадовались:
– Егор! Давай сюда! Покажи этим перцам!
Я однажды видел по голику такие состязания, и даже знал правила. Ничего особенного, сажаешь мальца на ладонь и кидаёшь вперёд. Конечно, если его раскрутить за ногу, можно дальше зашвырнуть, но карлики бы на это не согласились. Худых недомерков приводили к общему весу, нацепив им пояса со свинцовыми плашками.
– Ты в первый раз? – хмуро спросил меня один пьяный малыш-китаец лет сорока, ростом едва ли больше метра. Вообще-то они все были сильно косые. – Берёшь меня?
– У них тут сдельная плата, – объяснил Пец.
– Урусай, тан атама, – отрезал карлик. Чипаня загоготал, как и два-три отоко, они рядом крутились.
– Давай, Егор, – подстегнули меня Флора с Херми. – Покажи класс.
Деваться было некуда, я подхватил малыша на руки и подошёл к распорядителю. Тот записал моё имя и выдал билетик за пятьсот иен. Я уже знал, что надо остаться в узкой полосе пола, чтобы результат засчитали. Отступить на пару шагов, потом сделать их вперёд и метнуть китайца, словно ядро. Карлик взмыл под самый потолок, вереща и размахивая ручонками. Чуть в трубу не врезался, кажется. Зрители разразились воплями и уханьем.
– Вай! Вай! – закричали камайну и стали дёргать меня за руки.
Кто-то сунул в ладонь мокрую холодную банку, и я присосался к ней.
– Семь метров девяносто шесть сантиметров! – объявил судья, и шум поднялся с новой силой.
Какой-то квадратный тип подошёл к нам и стиснул мне ладонь рукопожатием.
– Отличный бросок, отоуто! Лучший за вечер. Эй, друг, давай сюда, – призвал он карлика, которого я швырнул. Тот разминал пострадавшие бока и морщился с унылой миной. – Может, с этим повезёт больше…
– Отметим, симатта, – сказал Чипаня и увлёк нас на первый этаж.
Там стоял густой дым, невзирая на кондишены. Но смотрелось всё покультурнее, чем на Полосе. Филиппинок стало больше, они сновали между посетителями и таскали на себе целые горы закусок. Платили им тут же, никто не торговался и почти не следил за тем, сколько иен отстегивает. Я выкурил со всеми за компанию косяк с травой, запил стаканом сакэ и зажевал дитраном. Нам было так весело, что ноги сами собой носили по залу и выделывали коленца. Пару раз девчонки утаскивали меня в подвал, освежиться и поболеть за борцов. Поглядели мы и на могучие оппаи женщин-борцов. Да, это было куда круче, чем сальные брюха отоко.
Какое-то время я провёл за столом с Тони, Аоки и Минору, слушая их трёп. Мне было легко, а в голове почему-то установилась ясность. Херми и Флора сидели рядом с осовелыми лицами, порой падая на меня. Иногда они счастливо гугкали. Аоки заметно скучала, а Минору пялился на грудь Флоры.
– Главный источник проблем современного человека, – вещал Сэйдзи, – это духовный вакуум! Кто поумнее, тот ищет смысл бытия. Мало того, что это занятие лишено смысла. Так и в предмете поисков его тоже нет! А всё дело в том, что биология человека противоречит его социальной роли. Между нашими животными эмоциями и образом жизни нет согласия. Погляди хоть на беднягу Минору…
– А чего на меня-то?
– Он мечтает завалить Флору на футон, но страх получить по морде от неё и от меня сильнее полового инстинкта. И это правильно, потому что его социальная функция другая. Он достаёт нам оружие и заменяет Пеца, пока тот заправляет своим виртуальным борделем для буру секкасу. Я прощаю Пецу его увлечение, он зарабатывает этим себе на дурь и нам на хакерские примочки… Прощу ли я Минору, если он выйдет за свои рамки? Папаша даёт ему достаточно денег, чтобы он мог без проблем закидываться, покупать горючку, мёртвую кожу и юдзё. Не уверен, что братец Минору отделается укоризненным взглядом друзей, если пойдёт поперёк моей воли. Наша жизнь полна запретов. И самый жестокий из них – запрет открыто склонять понравившегося тебе человека к совокуплению. К сожалению, мы вынуждены измышлять окольные пути для простого эсу, первейшего дела для всякого животного. Или покупать любовь, презирая себя за никчемность.
– Это ты вынужден что-то там измышлять? – усмехнулась Аоки.
– Речь о человеке вообще, подруга… Тут-то мы и рвём со своей животной природой, увы.
– А что делать? – очнулся я. Минору зареготал и подвинул мне пивную банку.
– Пить, симатта! Гляди, наш здоровячок рассуждает! Пей лучше.
– Нужно вернуться на ступеньку назад, – не обратив внимания на весёлого соратника, ответил мне одзи. – Умники говорят, что заниматься этим надо в себе. Типа самолечение такое. Саморегуляция Ре-три и так далее. А толку-то?
– Ну? – вяло заинтересовалась Аоки.
– Не себя надо опускать по ступенькам, а мир, поняли? Только так можно вылечиться. Ты насилуешь этот мир запретов, и благословение нисходит на твою придавленную психику. И ты впадаешь в блаженное детство души, единение с природой.
– А мне врач говорил, что я в детстве навечно задержался, – брякнул я.
– Вот ты уже и слился с матушкой-природой! – опять заржал Минору.
Сйэдзи покосился на него, и он моментально заткнулся. Тут Херми стала дёргать меня за рукав, очухалась и Флора. И они опять поволокли меня куда-то развлекаться. Мы зажевали что-то горькое, и мудрые речи Тони, к счастью, вылетели у меня и головы. А то сидели в мозгах как заноза.
Помню ещё, меня сквозь загадочный туман приволокли наверх, где я получил сто рублей за победу в соревновании «гномометателей». «Мой» карлик под шумок упёр у меня десятку. Ну, я на него подумал. Я угостил соперников и камайну пивом и какой-то дурью. Её мне любезно продал Гриб.
Заглянули мы и на третий этаж, что-то вроде мансарды, поделённой на комнатушки. Тут резвились голые онако и их парни, стоял непрерывный визг, ругань и стенания. Повсюду громоздились бумажные перегородки, разрисованные утками. Птицы сидели в камышах парами и прижимались друг к дружке толстыми гузками и клювами. Натуральный гирё.
