— Выйду!
— Не выйдешь. Попробуй.
— Ах так! — В Северянине забурлила ярость. — Тогда я ухожу прямо сейчас.
— Давай, иди, — в спину ему насмешливо пропела девушка. — Как невмочь станет, возвращайся. Кашей покормлю…
Глава шестнадцатая
В которой рябины бегают с места на место, злые карлики вселяются в людей, а матери развешивают детей на деревьях
Опять эта же самая рябина!
В бессильной злобе Даг ударился лбом о коричневый ствол. Шел восьмой месяц во владениях Пиркке Две Горы. Северянин в который раз пытался бежать. Мальчик сбился со счета, сколько же попыток он совершил. Он заготавливал впрок еду, прятал ее незаметно, как ему казалось, и незаметно выскальзывал из дома, то рано утром, то — наоборот, к вечеру, когда все засыпали. Пиркке не кидалась в погоню и никого не посылала за ним.
Но Две Горы не выпускали. По склонам, на маленьких равнинных пастбищах и на вершинах обитало не так уж много людей, примерно дюжина семей. Финны жили обособленно, совсем не так, как свеи на равнинах Упплянда. Где-то за горами располагались, по словам Нелюбы, большие стойбища, с сотнями и тысячами оленей. На западе рычал океан, по нему плавали рыболовы и морские охотники.
А Северянин никак не мог миновать одну упрямую рябину. Порой ему казалось, что деревья перебегают с места на место и смеются над ним. Как бы беглец ни менял направление, припускал бегом или, напротив, крался медленно, замечая каждый кустик, подлый лесовик неизбежно возвращал его к логову Пиркке.
Однажды удача почти улыбнулась парню. Пиркке Две Горы взяла его вместе с Нелюбой и еще одним парнем-заикой к морю. Океан шумел далеко, по ночам Даг слышал его суровое дыхание. Оно приносило запах свободы. Поэтому Северянин с большим трудом скрыл свою радость.
Выехали рано и беспрепятственно миновали лощину между горами, в которой Даг постоянно натыкался на одну и ту же рябину.
— Ты хочешь убежать? — вполголоса спросила Пиркке. На этот раз она сама правила оленями. — Ой, мальчик, я тебе давно говорю, а ты не слушаешь старую Пиркке. Тебя здесь никто не держит, кроме тебя самого. Когда человеку даны силы, он становится нойдой или погибает. Когда человек становится нойдой, его никто не может удержать.
— Значит, я смогу уплыть домой, только когда стану колдуном? — разозлился парнишка. — Ну, а если я никогда не стану?
— Ты снова ничего не понял, — примирительно погладила мальчика по рукаву Нелюба. — Хозяйка тебя хвалит. Тебя же с закрытыми глазами в лес выводили, сколько раз, а? И всегда дорогу домой находил. И зверушек уже целить у тебя получается…
— Ничего у меня не получается, — стряхнул ее руку Северянин.
Хотя в глубине души понимал, что девушка права.
Даг многое узнал. Он научился клеймить и арканить оленей, принимать телят и свежевать туши, сам ловко обрабатывал шкуры. Научился быстро собирать и разбирать передвижные жилища саамов, хранить огонь и добывать воду в сухом лесу. Научился строить гнездо и спать в нем, а еще — прятаться под водой и в чужих норах.
Парнишка выучил названия сорока разных трав и мог с закрытыми глазами по запаху определить любую. Он знал теперь, в какое время каждую травку собирать и что будет, если сварить из них настои. Даг не зубрил ничего наизусть, да никто и не собирался проверять его память.
…Океан в очередной раз поразил Северянина. Поразил настолько, что тот забыл про планы побега. У скал разбивались волны и взлетали вверх миллионами брызг. По звенящему горизонту величественно, как сонные быки, проплывали ледяные горы. Гораздо ближе суетились десятки вытянутых черных палочек. Даг угадал в них неказистые внешне лодки саамов, снаружи обтянутые кожей. Подбадривая друг друга гортанными выкриками, морские охотники направлялись к местам тюленьих игрищ. На берегу женщины, проводившие мужей, распевали протяжный йойк. Мириады птиц кружили над скалами, усеянными рыбной чешуей и пометом. Так пронзительно резко пахло морем, что у Дага защипало в носу и губы стали солеными.
— Хочешь сбежать к маме? — Пиркке остановила оленей у рыбацкой деревни и ждала, не вылезая, пока подойдут старейшины. — Тогда беги сейчас. Лесовик не властен над водой. Беги и скажи отцу, что ты слабый и трусливый. Пусть он спрячет тебя в курятнике.
— Я не трус… и никуда не побегу! — вспылил Даг. Он сам не заметил, как эти слова вырвались. Но сказанное назад не вернешь. Слово мужчины должно быть крепче камня.
— Хорошо. — Пиркке переглянулась с Нелюбой. — Тогда помоги мне. Будем лечить парня. В него вселился дух злого подземного карлика.
— Но я не умею лечить.
— Умеешь. Только сам не знаешь.
Спорить с колдуньей было бесполезно. На почтительном удалении от повозки выстроились рыбаки — родственники больного. Эти люди совсем не походили на оленеводов, они больше походили на косматых диких зверей. Они не носили домотканых одежд, вместо этого кутались в грубые шкуры, стянутые жилами. Женщины одевались почти как мужчины и ничем себя не украшали. Чумазые дети глядели исподлобья или дрались с собаками за рыбную кость.
Нелюба кинула под ноги вельве шерстяной половик, подхватила шубу и гадательные кости. Дагу досталось нести корзины с магическими предметами, жаб, червей и прочую пакость.
Больной оказался худосочным юношей, на пару лет старше Дага. Он хрипел, потел и выгибался всем телом на лежанке, а двое взрослых мужчин с трудом его удерживали.
— Потрогай его, — велела Пиркке. — Потрогай и скажи мне, какая трава нам пригодится. Ой… — Она перешла на финский.
Даг уже понимал отдельные слова. Вельва хвалила его и снова называла будущим нойдой! Лопари молча переводили глаза с вельвы на ее удивительного спутника. Дагу стало стыдно, что его, неумеху, так захваливают. Он наклонился и положил руку на грудь больному.
И ничего не почувствовал.
Тогда парень прикоснулся к больному сразу двумя руками, досадуя, что нельзя просто встать и признаться в собственном бессилии. Это был последний раз, когда он малодушно понадеялся, что Пиркке отпустит его восвояси. Но Пиркке Две Горы не собиралась его отпускать. Она ждала сильного нойду Укко, который уехал куда-то до весны, а сама вкладывала в непослушного ученика все, что знала сама.
— Трава ему не нужна, — решился Даг. — Я не знаю, как его лечить. Но мне кажется…
— Что тебе кажется? — встрепенулась вельва. — Ой, говори, говори, мальчик.
Даг отдернул руку. По груди больного ползали вши.
— Мне кажется, он здоров. Я не вижу болезни внутри него.
— Здоров? — поразилась Нелюба. — Где ж здоров, когда слюни пускает?
— Он такой… — Даг не сразу подобрал слова. — Он такой был еще в животе матери. Он не… уффф! Пиркке, тебе его не вылечить!
— Это мы поглядим, вылечу, не вылечу, — проворчала Пиркке, отворачивая лицо. — Ой, Нелюба, помоги мне, доставай те семена, что я тебе истолочь поручала… А ты, Даг, погуляй пока.
Впервые старуха назвала его по имени. Ломая голову, что бы это значило, Даг выбрался на ветреный берег. Из хижины донеслись звяканье бубна, завывания Пиркке и стоны больного. Вельва приступила к изгнанию злых духов.
А Северянин смотрел на далекие ледяные поля и думал, отчего вдруг не хочется никуда убегать?
— Тебе нет дороги обратно, — втолковывала вельва ученику на обратном пути. — Ой, ты, может
