ждали своих кусков. Руководил обвалкой и нарезкой седой шустрый старичок в медвежьей маске.
— Мы едим, — Пиркке похлопала себя по урчащему животу. — Только мы прощения просим. Этот медведь нас уже простил. И силу свою нам передаст. Теперь не говори со мной… ик!.. женщины все должны уйти, пока режут медведю лапы и голову. Голову закопают, чтобы мы не видели, не то «отец» обидится!
Даг решил, что вельва шутит, но она действительно бросила недоеденное мясо и спешно ушла. Следом за Пиркке ретировались и другие женщины, прихватив с собой совсем маленьких девчонок. Голову медведя охотники понесли по кругу, затем с почестями закопали в самом центре бывшего костра.
Дагу щедро налили медовой бражки. Точнее сказать — не налили в отдельный кубок, а поднесли здоровенную посудину, выдолбленную из цельного пня. Из пня пили все по очереди, и отказываться было неудобно. Терпкая жидкость с размаху плюхнулась в желудок, затем неожиданно быстро вернулась в голову и взорвалась там веселыми брызгами.
Лопари вдруг показались Дагу самыми добрыми и красивыми людьми на свете. Его тут все уважали, как ученика вельвы и будущего нойду, ему принесли несколько съедобных кусочков медвежатины, даже Туули издалека подмигнула ему. Или это только показалось?
Пень с брагой проделал второй круг, после чего начались танцы. Плясали здесь совершенно не так, как в усадьбе Хьялти или дома. Несколько нетрезвых, но очень радостных мужчин нарядились в шкуры и стали прыгать вокруг костра. Другие орали, били в ладоши и всячески мешали музыке. Музыку создавали три маленьких бубна, один — огромный, размером с боевой щит, и пара нелепых струнных инструментов. Струна на каждой такой деревяшке имелась всего одна и издавала высокий противный звук, вроде басовитого комариного писка, но Северянину нравилось абсолютно все.
Мужчины у костра разделились на две группы. Одни изображали зверей, прикрепив позади себя пушистые хвосты. Другие скакали за ними с копьями, выслеживали, приседали и с криками наносили удары. Дети визжали и от восторга плевались слюной, женщины приплясывали, не вставая с места. Пиркке хохотала, обнимаясь поочередно с дальними родственниками…
Как Даг и предчувствовал, рвать мясо пришлось голыми руками, ножом пользоваться запрещалось. Нелюба посоветовала быть довольным уже тем, что можно помогать в еде руками. Оказывается, в стойбище у нойды Укко руки полагалось держать за спиной.
На этом церемонии не закончились. Все обглоданные кости стали тщательно собирать в кучу. Особенно тщательно охотники проверяли, чтобы у женщин и девушек не осталось случайно костей. Вернувшаяся Пиркке объяснила, что если косолапый «отец» не сможет целиком «собраться» в новом загробном мире, то будет страшно недоволен и никому не даст спокойно существовать.
— Вот нашлет на нас змей, тогда и придет конец людскому роду, — огорошила Дага Нелюба.
— Змей нашлет? — едва не подавился Северянин. — Змей может наслать только подземная великанша Хель!
— Ишь ты, какой умник, — пьяно дыхнула Нелюба. — Это у вас всякие там… великанши. Я тоже сперва думала, что век буду Велесу поклоны бить. Ан нетушки, тут пожила…
— Расскажи мне тогда про змей, — унял гордыню Северянин. После третьей порции бражки язык слушался его все хуже.
— Ну, слушай! — оживилась Нелюба. — Змеи живут в подземном царстве, и все там не как у нас. Зато они там говорят и на круге дела всякие судят, прямо как люди. А царем у них бог Туони. И все там на нашу землю-матушку похоже, и солнышко даже светит, и животинка всякая, да только человеку там больно страшно.
— Это почему… ик!.. страшно? — Даг подумал, что охотники пляшут подозрительно быстро. Последнее время он никак не мог уследить за их прыжками.
— Да потому, — ответно икнула Нелюба, — потому как вся их царская семья смертью людской живет. Сам-то Туони и жена его, Туонен-акка, похожи на птиц когтистых. А еще у них есть сыночек, Туонен-пойка, до кровушки жадный, упырь такой… И доченьки евонные, ликом черные, низкие да злые. Одна из них, Кипу, порчи да хвори на род людской насылает, другая — девять мук рождает.
Даг устал следить за кошмарами Нелюбы. Ему было очень хорошо. Вот если бы еще сосны не вертелись вокруг в хороводе!
Спев несколько песен, женское население снова удалилось на соседнюю поляну. Мужчины разожгли два дымных костра, чтобы отпугнуть любопытных лесных духов, и принялись хоронить медвежий скелет. Место «похорон» тщательно заровняли, закидали травой, мхом и берестой.
Песнопения продолжились далеко за полночь. Потом Даг впервые сам правил хозяйскими оленями. Юкса тоже порядочно набралась, хихикала и порывалась обнимать березки. С помощью Нелюбы Северянин кое-как уложил хозяйку в повозку. Умные олени сами пошли домой.
— Ой, мальчик, скоро большой праздник, — прошамкала по пути пьяная Пиркке. — Ты слышишь его?
— Я слышу, как что-то звенит, — Даг задумался, подыскивая слова. Колдунья с волнением наблюдала за ним. — Что-то звенит и приближается, точно великан дышит на сосульки, и они тают разом.
У статуи громовика Пиркке вывалилась из повозки, долго сидела на земле и гладила подбежавших полудиких кошек.
— Я так и знала, что ты слышишь, — удовлетворенно кивнула колдунья. Дагу показалось, что она вовсе не такая пьяная, как раньше. — Это к нам идет Бальдер, он ведет за собой длинные дни. Скоро народ соберется к святым сейдам на большой праздник. Будем жечь костры, будем веселиться.
— Теперь ты покажешь мне отца? — напомнил Даг. — Ты ведь обманула меня? Я не подменыш? Меня никогда не подкидывали подземные карлики?
— Лучше не зли меня, — отводя глаза, пробурчала вельва. — Ладно уж… ик!.. Сегодня ты заслужил. Если тебе так хочется потерять мозг, я сварю тебе снадобье…
— Я хочу видеть… — запекшимися губами прошептал Северянин. — Покажи мне… я хочу увидеть своего отца.
— Что ты тогда видел? Что? — жадно склонилась к нему вельва. Тень от ее крючковатого бородавчатого носа скакала по стене чума.
— Я… там был Говоритель… он сказал… Не помню. Покажи мне еще.
— Этот напиток нельзя пить так часто, — поджала губы колдунья. — Он дает глаза, но забирает мозги из твоей головы. Можно остаться… ик!.. совсем без мозгов.
— Я хочу… прошу тебя. Там мой отец. Он великий викинг. Он предводитель. Он поверил… Ему сказали, чтобы бросить в море…
— Вот как, — задумалась вельва. — Я тоже кое-что видела. Хорошо, если я дам тебе еще снадобья, ты пообещай мне, что… ик!
Горячий отвар обжег горло. Дага еще мутило от недожаренного горького мяса, и после такого напитка он едва не вернул праздничный ужин на землю.
В полусне он слышал, как откуда-то прибежала запыхавшаяся Нелюба. И затараторила по- фински.
Пиркке встряхивала кожаным бубном, бормотала над Дагом слова мелкие, округлые, как речные голыши. На толстой нитке вертелись сушеные мышата.
— Что? Что случилось? — кое-что из речи служанки Северянин разобрал.
— Злые люди объявились на берегу.
— Норвежцы, — скрипнула зубами вельва. — Они говорят дома, что идут в викинг на далекого врага. На юг, туда, где много вина, золота и женщин. Так поступают мужчины, когда им нечего есть или не с кем делать детей. Но это не мужчины. Это подлые лисы. Они говорят, что идут воевать далеко на юг, а сами поворачивают корабли по северному пути. Они нападают на слабых.
— Им мало той дани, которую собирают саамы для ярла, — всхлипнула Юкса.
Но Даг не слышал ее плача. Словно листок, влекомый ветром времени, мальчик улетал в дымную ревущую воронку… туда, где трелли…
