– Ау, гренадеры, уже сестрички копытцами цокают. Готовьте ягодицы, – окликнул палату пациент, стоящий на шухере возле двери.
Сержант торопливо выдохнул дым в решетку кондиционера, утопил хабарик в баночке с заплесневевшим джемом, изготовленном еще до войны на лучшей «нанофабрике по переработке жидких отходов», и стал махать несвежим полотенцем, пытаясь разогнать дым.
В палате возникли три медсестры. Старшая, Анна Ивановна, могучая как чемпион по греко-римской борьбе, другая – статная дама неопределенного возраста по имени Надежда и по кличке Скорая Сексуальная Помощь, и третья, новенькая, тонкая и черноволосая, которая прикатила тележку с лекарствами и шприцами. У нее же к рукаву был пристегнут гибкий учетный терминал…
Грамматиков почувствовал, как у него пересохло в горле, чуть ли не склеилось там все.
Да, брюнетка была похожа и на прабабушку баронессу, и на ту самую Веру, которая чуть не изрезала его на куски. Наваждение, симптом болезни, а не смотреть на нее не получается.
Анна Ивановна с тоской побежденного богатыря глянула искоса на плесень, затем втянула воздух, погоняла его в своих могучих ноздрях и осталась им недовольна. В отличие от непобедимой плесени, за испорченный воздух было кого карать и миловать.
– Вот свиньи, – поставила свой диагноз пациентам старшая медсестра.
– Мы как раз говорили о фэн-шуй, искусстве обретения гармонии, – спешно затараторил Сержант. – Мне кажется, что больного Мурашкина надо выкинуть за дверь, чтобы он не мешал поступлению в палату благотворной энергии ци, на месте того калоприемника неплохо бы поставить фаянсовую вазу, а стену надо бы украсить китайской пейзажной живописью, где все появляется и исчезает в бесконечности Дао…
– А ну-ка «цыц», – громовой полубас Анны Ивановны раскатился под сводами палаты. – Кто тут мастер пачкать воздух? Кто нарушал режим, а? На раз-два признавайсь.
– Анечка, – Сержант прокашлялся, – мы все очень любим режим. А вас еще больше, – игриво добавил он, поводив бровью туда-сюда.
– Что ты там несешь? – уже без ненависти спросила женщина.
– Любовь – не вздохи под скамейкой и не покупки при Луне, – неряшливо процитировал Сержант. – Лично я курю, пью и занимаюсь сексом только при помощи своего богатого воображения.
Грамматиков отметил, как быстро сосед легли на волну, приятную самой важной больничной даме.
– Твое счастье, солдафон, что ты невменяемый, – голос старшей сестры несколько смягчился. – Но если еще раз устроишь перекур, схлопочешь от меня в ухо и это окажется пострашнее любого психзаболевания. Я не хочу из-за тебя перед начальством краснеть, понял. А сейчас быстро приклей датчики на торец обратно.
– Не извольте сумлеваться, ваше превосходительство моё, – отчеканил Сержант. – Не посрамлю, рад оправдать доверие, буду честно оздоравливать свой микроорганизм…
– Умолкни, пупсик, а то клизму поставлю, сифонную. А вы, девочки, начинайте творить, чего его слушать, олигофрена.
Сестра Надя меняла судно, кому надо, проводила экспресс-анализы крови и замеры температуры с помощью сканера глазной сетчатки. Не забывала и пощекотать пациента, если видела, что требуется. Сестра-брюнетка разносила таблетки, делала уколы и ставила капельницы. Руки новой медсестры работали быстро и сноровисто, почти как у робота, но она словно не замечала веселых взглядов, отстреливаемых палатой в ее сторону.
– А почему эти самые прозрачные демоны смерти не боялись? – не желая терять даром время, спросил у больного Сержанта больной Мурашкин со своей койки у двери. Роболягушата смертельно ему надоели, так что он загнал их под подушку, откуда время от времени высовывались пупырчатые лапки.
– С чего им боятся? Они ж уже не люди, а переформаты, – бойко ответил Сержант и попытался переключиться на брюнетку. – Сестра, а можно вам комбинашку подарить? У вас какие размеры?..
– Что значит – переформаты? – не унимался Мурашкин.
– Один дурень может столько вопросов задать, что сто мудрецов с докторской степенью не ответят, – скупо отозвался Сержант. – Переформаты, и все тут.
– Но они настоящие или виртуальные? – попробовал щегольнуть знаниями Мурашкин.
Чрезмерная наивность собеседника не понравилась сержанту.
– Как же, виртуальные. Ноль очков, пастушок. Мясные, такие же как и мы. Только тело у них более приспособлено для войны.
– Благодаря киберимплантам?
– Это – вчерашний день. Их тело – обитель злых духов, приходящих из Бездны. Для них все атомы и молекулы, нуклеотиды и белки, из которых мы состоим – просто детский конструктор. Если вспороть демону брюхо штыком, то он издохнет и потеряет прозрачность, тогда увидишь, что внутри него ползают черви, длинные и тонкие. Это и есть те самые духи… Пациент Грамматиков, что вы кашляете как простуженный бультерьер?
– А эрекция у демонов когда? – задал Мурашкин свой больной вопрос.
– Эрекция для понта – всегда. Лежит труп демона, а у него кое-что колом стоит. И усами шевелит, ха-ха.
Грамматиков почувствовал, что ему полегчало. Сержант наконец разменялся на полный бред, если бы еще черноволосая медсестра свалила и больше не появлялась…
– Я тебе дам эрекция, – отозвалась старшая сестра по долгу службы. – С эрекцией быстро отправишься к главврачу. Он тебе пропишет ведро брома в задницу.
– Тогда, друзья, я умолкаю, – нарочито испуганно произнес Грамматиков. – Никакая правда того не стоит, чтобы за нее страдать задницей. А ты, Мурашкин, дави свои прыщи и не занимайся провокациями.
Брюнетка посмотрела на Грамматикова и внутри него словно проползла змейка. По счастью, долго смотреть новая медсестра не стала и ушла раньше, чем остальные сестры.
– Больной Грамматиков, в десять часов явиться в процедурный кабинет. Ты ж рисовать умеешь. Покажешь, на что способен? – сказала Надежда напоследок и, крутанув боками, исчезла за дверью.
Сержант проводил пытливым взором круглую надину попу.
– Э, почему не я? Почему этот негодный маляр Грамматиков? Я ведь тоже талантище, умею выпиливать лобзиком.
Больной Грамматиков заскрипел пружинами своей койки, демонстративно натягивая тощее одеяло до самого носа. Впрочем разговор превратился для него из неприятно проникающего в сознание в докучливый, остающийся где-то на периферии. И вдруг покой был снова нарушен.
– А между прочим, брюнеточка – та самая баба-демон, которая оторвала нашему солдату гениталии, – сказал Сержант. – Не знаю, как этот пацифист Грамматиков, а я обратил внимание на ее ладные ручки. Сдобренная порохом мозолька проглядывает. Как у тех людей, который не столь давно постреливали в нас из автомата? Интересно, что ей здесь понадобилось?
Надо было что-то предпринять. Для начала Грамматиков решил переговорить со старшей медсестрой. Неужто нет способа перевести Сержанта в другую палату, к буйным, к Наполеонам и Гитлерам? Он же заражает всех остальных пациентов этим милитаристским бредом про бои с прозрачными демонами. Это вообще против устоев и законов нашего мирного терпимого свободного общества.
Но старшая медсестра лишь высмеяла Грамматикова. В больнице института Бехтерева, существующей на остатки обязательного медстрахования, лишних палат нет. И наполеоны лежат вместе с простыми депрессантами.
И вообще у Сержанта большой прогресс. Поступил апатичным, ни на что ни реагирующим, под себя гадил. Но благодаря применению психотропных наноинтерфейсов и игровым методикам доктора Краснопольского, больной стал снова напоминать человека. Ну, бредит он, бредит, поэтому и лежит пока что в психушке и никак не досаждает нашему мирному терпимому свободному обществу…
Старшая сестра, явно желая поскорее закрыть скользкую тему, резво снялась с места и убежала по делам. Зато в сестринскую пришли Надя с брюнеточкой. Скорая Помощь активно вступила в разговор о том, о сем. Новенькая же, полуотвернувшись, копалась в шкафу с документацией. Она вообще никак не реагировала на его присутствие, но он сразу же почувствовал…
Нежная тьма южной ночи, плоды, накапливающие сладость солнца, дурманящая прохлада источника в оазисе, аромат недолговечных цветов, и знак праматерей, Евы и Сары, лоно, рождающее волю и веру…
Не смотря на бодрое тарахтение и призывные улыбки Надежды, Грамматиков стал пятиться к двери.
Наконец он выскочил в коридор и поспешно закрыл дверь. Прислонился к стене, пытаясь понять, что произошло.
Это не могло быть игрой художественного воображения пациента, страдающего от пролежней и неврозов. Присутствие брюнетки было слишком напрягающим. От нее как от паучихи исходила паутина тонких флюидов, проникающих под кожу, сладко входящих в кости, в ткани, властно оплетающих его мозг, легкие, желудок. Все также, как и год назад, когда Вера хотела выудить из него коды доступа.
Сигналы от брюнетки проходили, не воздействуя на его органы чувств! Если отбросить измышления о сверхчувственном восприятии, остается последнее объяснение. Включились тайные нейроинтерфейсы, год проспавшие в его мозгу, они отобразили эти сигналы в виртуальном окне, превратив их в понятный разуму символ – в свет без тепла и цвета, пронзительный и емкий. Свет не солнца, а Бездны.
По счастью на территории больницы было где погулять. И даже посидеть, посмотреть на «алмазное небо»[2] , показывающее рекламу над Сити. Впрочем рекламных надписей отсюда не видно, только сполохи, похожие на северное сияние, и обрывки фраз: «одно…нежное прикосновение… и вы забудете о геморрое…»
Двор был изрядно запаршивевшим, влажным, облепленным плесенью, но это было лучше, чем палата.
Грамматиков выбрал местечко, закрытое с одной стороны мусорными баками, с другой – разросшейся нанопластиковой колючкой, сел на ступеньки, ведущие к заколоченному входу на пятое отделение. Достал кибермольберт. Закрыл глаза. На секунду ему показалось, что он сидит в подвале, а вокруг бродят смертоносные невидимки. Тьфу, бред Сержанта заразным оказался.
Тут кто-то пихнул его в затылок.
Сзади стояло двое. Пациенты эти были в пестрых маечках, несмотря на холодный мартовский дождик. Один парень – бритый, с большим количеством дермальной фотоники, которая превращала его в живой экран для демонстрации порнофильмов. Другой – с приторной улыбкой извращенца и длинными белыми волосами, которые у него росли почему-то еще на плечах. Может, геночип оказался дефектным, а может так и было задумано.
Прямо под кожей предплечий у обоих парней будто змейки ползали… Это ж, черт подери, олигофрены из лечебно-трудового профилактория.
– Эй, балеринка, это наше место. – сказал «мохнатый», а его товарищ почему-то проверил содержимое своего носа без помощи платка.
Грамматиков поднялся.
– Да я не претендую. Вы тут отдыхайте, товарищи, а я пойду потихоньку на ужин.
– На ужин далеко ходить не надо, птенчик. Мы тобой и здесь поужинаем. Ты ведь нам задолжал.
В груди образовался и быстро разрастался провал страха, в мигом опустевшей голове рикошетила лишь одна нехитрая мысль. «Я пропал, я пропал, я пропал».
Из-за мусорных баков появился Сержант и Грамматиков со стыдом убедился, что рад ему, как щенок.
– Вас представить? – немедленно включился Сержант в «беседу». – В левом углу ринга – начинающий маляр. Я всё правильно сказал, Андрюха?… В правом углу, художники- импрессионисты, которые умеют профессионально рисовать незабудки на чужих лицах.
