— Ага.
— А ты была в Москве?
— Нет. Я только в Кокшеньгу ездила. Мамка меня в больницу возила, потому что я тогда корью обсыпалась.
— Хочешь, Леночка, я тебя в Москву повезу?
— Нельзя мне уходить. Скоро мамка придёт.
— А как же нам проехать? Нам в деревню к бабушке нужно.
— Во-она! — показала рукой девочка. — Обходом езжайте.
Вася повернулся и полез опять в кабину.
— Ну что, паря Вася, не вышло? — спросил Миша и засмеялся. — Хоть соловьём свищи, а Леночка не пустит.
Вася не ответил. Они ехали по ухабистой дороге. Мишину машину подбрасывало, а чемоданы в кузове рычали и прыгали друг на друга, как настоящие злые псы. У мамы кружилась голова. А Васю так качало из стороны в сторону, что он чуть не разбил боковое стекло.
— Ох! — со вздохом сказала мама. — На самолёте и то полегче.
— Скоро наладят дорогу, — сказал Миша. — Обратно я повезу вас как в коляске.
— Скорей бы! — сказала мама.
— Что ты говоришь, мама! Ты можешь ехать домой как в коляске, а я теперь всегда буду ездить как в Мишиной машине.
ОХТИ, ПРИВЫКНЕТ
Бабушка с дедушкой очень обрадовались гостям.
Дедушка Григорий в клетчатой рубахе сидел на лавке и смотрел на Васю праздничными глазами. Бабушка Мария в зелёном платье, лёгкая, как пёрышко, летала от печки к столу и всё всплёскивала руками:
— Охти! Охти!
По полу на кривых ногах бродил маленький Володя. Он шагал очень важный, хотя был без штанов.
— Охти! — вскричала бабушка и кинулась надевать Володе штанишки. — А мы-то ждали, ждали…
— Познакомься, Вася, со своим братом, — сказала мама.
Но в это время Володя хлопнулся на пол и заревел.
— Охти! — подскочила бабушка к Володе, схватила его поперёк живота и зашептала громко: — Вот Седанка придёт, много тпрутьки принесёт.
— А кто это Седанка? — спросил Вася у мамы шёпотом.
— Корова, — тоже шёпотом ответила мама.
— А что такое тпрутька? — спросил Вася.
— Молоко, — ответила мама.
— Откуда ты это знаешь? — спросил Вася.
— Когда-то очень давно я тоже здесь жила.
Вася посмотрел на маму недоверчиво: он-то думал, что всё про маму знает. И ему хотелось спросить: «Как же ты сюда приезжала — ты, что ли, раньше самолётов не боялась?» Но он не спросил, а пошёл осматривать новый дом. И конечно, больше всего Васю удивила огромная-преогромная печь.
Да и правда, делают печи в нашей северной стороне не такие, как в других краях, не такие, как в других деревнях, — больше да шире. Их не кладут из кирпичей, а мастерят по-старинному, по-северному. Вначале отгораживают досками угол в доме — заборка называется. Насыпают туда глину и, чтоб печь была прочной, не разваливалась, сбивают глину деревянными молотками.
Четыре угла у печи, и четыре человека становятся у заборки: тук да тук, тук да тук — так и растёт печь. Сегодня у меня сбивают, завтра — у тебя. Называется это «помочь». Всегда в деревне друг другу помогают, вот и печи вместе мастерят.
Вырастет печь бокастая, глазастая. А в подпечье оконце оставлено. Для кого оконце? Для кошки. Пусть и кошке будет тепло. Ночью в подпечье два зелёных уголька горят. Это кошкины глаза.
Наступил вечер. Стали спать укладываться. Васе постелили напротив печки. Он лежал и смотрел из своей постели на зелёные огоньки в подпечье.
Вася услышал, как бабушка говорила маме:
— Я-то рада, что приехали. Внука поглядела… такой баской…
— Мам! — позвал Вася.
Мама подошла, наклонилась над Васей. А он зашептал:
— Мам, что такое «баской»?
— Хороший, значит. — И мама тихо, но так же, как бабушка, нараспев сказала: — Да, ты у меня баской, только ещё непонятливый. — И она быстро поцеловала сына.
«Теперь я стану здесь жить, — думал Вася. — И тоже буду понятливый»
На следующее утро Вася проснулся очень рано. В подпечье уже не горели зелёные огоньки, а за стенкой кричал петух и мычали коровы.
Вася выбежал из дома. Прямо по улице медленно двигалось стадо коров может, сто, а может, и больше мычащих рогатых голов. Вася прижался к штакетинам огорода. Что в деревне много коров, Вася, конечно, знал, но чтоб столько! Когда издали на них смотришь, с самолёта или в кино, другое дело. А здесь, рядом, кто их знает, что они задумали, эти коровы белые, чёрные, рыжие, пятнистые? А ещё бык. Он наклонил голову и посмотрел на Васю злыми глазами.
«Уступлю ему дорогу!» — подумал Вася. И уступил. Очень поспешно уступил. Полез, как кошка, на забор. А бык подошёл поближе, совсем близко. Вася полез выше, забор затрещал. Поросёнок, что лежал в огороде среди грядок, недовольно поднял голову. Он, конечно, не думал, что в это тихое утро кто-то будет ему мешать. И вдруг Вася вместе с забором рухнул вниз. Коровы шарахнулись в сторону. А Вася почувствовал под руками что-то тёплое, живое… И тут же дикий визг разнёсся по деревне. Поросёнок вырвался из Васиных объятий и побежал через огород. А Вася сидел на земле — ничего не понимал.
На крыльцо вышла бабушка:
— Что случилось, Васенька? Почему в калитку не шёл?
— Меня бык хотел забодать, — сказал Вася, поднимаясь и отряхивая землю с колен.
— Охти, бык? — удивилась бабушка и поглядела на поваленный забор. Откуда он? У нас его в стаде нету, быка-то…
Вася тоже поглядел. По улице бежал мальчишка в телогрейке, махал длинной хворостиной и кричал на отбившихся коров.
— Нету быка, — повторила бабушка. — В другом стаде есть, а в этом нет.
И она пошла за дом, где всё ещё кричал поросёнок. Вася поплёлся за ней. Около большой бочки лежал поросёнок и повизгивал.
— Охти, беды! Надо деда звать, — сказала бабушка. — Ты, Васенька, иди погуляй.
— Я, наверное, его сильно стукнул, когда упал, — сказал Вася.
— Ничего, ничего, Васенька! Иди погуляй, — повторила бабушка.
Мама открыла дверь, испуганно глянула на Васю:
— Что случилось?
Бабушка подошла к маме, что-то зашептала. Вася только разобрал слова: «Убился… Ничего, привыкнет. Охти, привыкнет…»
